Фатум. Самые темные века

Самый старый из всадников в шубе из белого барса и шапке, обшитой красным шелком, что-то сказал своим спутникам и спрыгнул с лошади. Не обращая внимания на Говорящего, старик подошел к Нанке и крепко взял ее за плечо. Нанка вырывалась, но старик ловко стукнул ее кулаком по голове, взвалил на плечо и потащил в общинный дом.

Тангай подхватил топор и, путаясь в полах дохи, бросился было за стариком, но Говорящий вовремя перехватил его.

– Стой! Ничего тут не сделать. Он в своем праве.

– Праве? – Тангай клекотал от ярости. – Где же это право такое честную девушку силой брать?

Говорящий смотрел на Тангая, как на глупца. Хотел было наорать, но вдруг сдулся, как бурдюк без воды. И тоскливо посмотрел вслед старому грифу.

– Дурак ты, Тангай. Это же Хранитель Земель. Нужна ему твоя Нанка, как медведю шуба. Ему принцессы ноги моют.

Тангай остолбенел. Неужто сам Хранитель Земель? Смотрящий на Солнце. Бегущий с Оленями. Самый могучий шаман Камня. Человек, который отказался от всего. От женщин, от вина, от имени. Человек, отказавшийся даже от снов. Да и человек ли? Какой же он человек – без снов? Продавший Сны – так его называли. Только шепотом, не дай бог, какой ворон услышит и донесет.

Продавшие Сны отказывались от всего ради одной только цели: искать и уничтожать нестроение. Оберегать земли от злых духов, а людей от нарушителей закона. Отказывались, потому что хранитель закона не может иметь ничего и не должен ничего желать. Иначе он будет защищать свои желания, а не закон.

– Эх, лучше бы он ее просто взял. Чем так… – пробормотал Говорящий.

Тангая замутило.

В общинном доме собралось много людей. Так много, что жара стояла, как летом. Но Тангая бросало в холодный пот.

Нанка, его Нанка, стояла голая на земляном полу. А старый Хранитель осматривал узоры на ее теле. И ощупывал. Пальцы старика уверенно скользили по гладкой коже Нанки, а у Тангая темнело в глазах от гнева.

Может, он, конечно, и Хранитель. Может, он и лишил себя всего, что мужчину делает мужчиной. Но уж больно долго он щупал Нанку там, где не надо.

Тангай пытался найти на старом морщинистом лице следы похоти. И не находил. Непроницаемая маска безразличия. Хранитель щупал Нанку, как иной щупает звериную шкуру, проверяя на разрыв и на порчу. И это еще больше бесило Тангая. Как можно гладить Нанку так равнодушно? Не для того ее такой красивой создали.

Наконец старый Хранитель распрямился и мрачно посмотрел на людей.

– Кто? – Голос его рокотал, как зимний обвал. – Кто это сделал?

Тангай раскрыл было рот, но сухой локоть Говорящего впечатался ему прямо в грудь. В глазах Тангая потемнело, он согнулся и стал беспомощно ловить воздух ртом.

– Я, о Великий! – Говорящий согнулся в почтительном поклоне.

– Раматон, – Хранитель назвал Говорящего мирским именем, показывая, что не признает за тем права на место шамана, – у тебя есть оправдание?

– Старый я, совсем старый. – Говорящий склонился еще ниже. – Руки уже не те. Глаза плохо видят. Ошибся. Но ошибка невелика. Девчонка жива, значит, духи ее приняли. А что до старости, так есть у меня ученик, он и…

Говорящий повернулся, указывая на Тангая, и тут же рухнул на землю от мощного удара булавы Хранителя. Кровь брызнула из пробитой головы старого шамана. Народ охнул и попятился. Такого еще не бывало. Шамана даже Хранитель бить не может. Говорящий пытался подняться, но Хранитель налетел на него, схватил за ворот и зашипел в залитое кровью лицо:

– Ошибка?! Ошибка, сын змеи?! – Хранитель брызгал слюной. – Жива, говоришь? Ты, заячье дерьмо, ее ноги видел? Ты, рысий выкидыш, на улицу выглядывал? Вся Земля до самого Камня льдом обратилась. Ты кого мне из девчонки сотворил?

– Ведьму… – прохрипел, булькая кровью Говорящий.

Хранитель отшвырнул старого шамана, словно куль.

– Да. Ведьму… Дочь Зимы!

Народ испуганно охнул. Дочь Зимы! Страшное темное колдовство. Дочери Зимы не лечат больных, не заговаривают посевы, не избавляют от злых духов. Дочери Зимы несут только холод и смерть. Ледяной ветерок, словно предвестник грядущего Вечного Холода, пробежал по дому. Установилась нехорошая тишина. И тут же взорвалась криками.

– Убить! Разорвать! Пустить кровь ведьме!

Люди кричали, брызгали слюной, потрясали кулаками. Людям было страшно. И свой страх они пытались выжечь огнем гнева. Тангай их понимал. Что там одна суровая голодная зима? За каждой зимой приходит весна. Таков уж закон. Но Дочь Зимы не признавала законов. Дочь Зимы могла уморить весь род человеческий, погрузив мир в Вечный Холод. Но ведь это не просто Дочь Зимы. Это Нанка! Нанка, чьи песни они слышали каждый вечер. Под чьи колыбельные засыпали их дети. Чей голос они слушали страшными зимними ночами, чтобы не слышать ни плясок злого ветра Сивая, ни хрипения Холода, Не Имеющего Имени, ни крадущихся шажков Батурнака-Похитителя. Как можно поверить, что Нанка – зло?

Нанка стояла, обняв худые плечи руками, и в глазах ее плескался первобытный ужас. Еще чуть-чуть, и люди вдоволь напьются гнева и страха. Еще немного, и, опьяненная гневом и страхом, толпа навалится и сомнет, сломает, разорвет хрупкую Нанку.