Фатум. Самые темные века

Мьел-Охотник, которому Нанка пела на свадьбе, достал нож. Большой Холо, которого Нанка выхаживала своими песнями после нападения рыси, засучил рукава. Старая Вельда, чьи дети засыпали под Нанкины колыбельные, хищно согнула худые пальцы и метилась Нанке в глаза. Даже травница Лайда подобрала у очага камень.

Люди, конечно же, знали, что всему виной злые духи, но люди не могли убить духов, они были слишком слабы для этого. Им гораздо проще убить человека. Особенно если представить себе, что этот человек виноват во всех их бедах.

Хранитель значительно кашлянул. И люди почтительно замерли. Замолчали. Ждали, что скажет Мудрейший. Но оружие предусмотрительно не опускали.

– Нельзя ее убивать, совсем нельзя. Она Дочь Зимы. Вот если бы у тебя убили дочь, ты бы что сделал? – Хранитель ткнул пальцем в Мьела.

– Отомстил бы.

– Отомстил. Верно. Так нам велит Закон. А она дочь Колдуньи Зимы. Неужели вы, глупцы, хотите, чтобы Злая Белая Госпожа мстила вам? Нельзя ее убивать.

Сердце Тангая радостно подпрыгнуло.

– Пусть ее убьют другие.

И тут же рухнуло.

– Холод, голод, дикий белый медведь. – Хранитель хитро улыбался. – Главное, чтобы это было не на нашей земле. Отправим ее к Ледяному Морю. Пусть идет во владения своей матери. А чтобы с пути не сбилась, ее сопроводят мои стражи. Одежды ей давать не станем. Человеческая одежда не нужна детям духов. И еды тоже не дадим. Зима не любит запаха человеческой пищи.

Хранитель подал знак, люди-грифы схватили Нанку и поволокли на улицу. И тогда Тангай закричал, как раненая росомаха, и бросился на грифов, размахивая топором. Его успокоили, ударив в бок чем-то острым, и он не видел, как на руки и шею Нанки набросили веревки. Как старого Говорящего вытащили во двор и проткнули острой пикой. Как его Нанку волокли по мерзлой земле к лошадям. Как, взвалив ее на седло, люди-грифы скрылись в пелене вьюги, увозя Нанку к смерти. К самому Ледяному Морю.

Теперь глупый Тангай будет спать на мерзлом земляном полу общинного дома. А когда проснется, он встанет и пойдет сквозь снежную пелену вслед за Нанкой. Вьюга будет заметать следы. Но Тангай – ученик шамана. Тангаю не нужны следы. Тангай услышит песню Нанки и пойдет за ней. Тангаю не будет холодно – без песен Нанки он сам станет холодом. И только Ветер будет петь Тангаю:

Балам уйта бай, бай,
Бай, бай, балам бай.

Земля подскажет Тангаю, где были стоянки людей-грифов. Где они спали, где они ели. Где они, устав от бесконечной скачки, решили отдохнуть и выпить вина. А потом один из них скинул войлочные штаны и взгромоздился на Нанку. А потом другой, а потом третий.

Тангай полетит сквозь белую пустыню, сжимая в руке нож. Он обязательно их найдет. И тогда Нанка споет им колыбельную песню.

Спи-усни, мой мальчик,
Спи-усни, дитя…

И люди-грифы уснут. Не смогут не уснуть. Такая уж сила у голоса Нанки.

Спи-усни, пригожий,
Закрывай глаза…

И тогда Тангай подойдет и ударит каждого из них в сердце.

Умче-дух придет к тебе,
Но ты будешь спать…

А потом он возьмет Нанку за руку и поведет за собой. Так всегда поступали мужчины его племени.

Ворон-птица прилетит,
Но не потревожит тебя…

И земля не дождется Весны. Вместо нее придут Нанка и Тангай. Сначала к людям его племени, а потом на запад. К людям, дышащим огнем. К мудрым народам, которые говорят с небом и морем. К диким лесным людям, которые рисуют на теле синей краской. К черным людям, которые поклоняются кошке и соколу.

Кошка-рысь придет,
Но не нарушит твой сон…

Они пойдут ко всем людям, которые не хотели слушать сладких песен Нанки. И Нанка им споет. Сначала им будет холодно. Но потом станет хорошо. Они будут лежать на коленях Нанки-Зимы, укутанные одеялом вьюги, и слушать ее сладкую песню. Пока Тангай-Холод не остановит их сердце ударом кинжала.

Колдунья Зима прилетит,
Но ты никогда не проснешься…

А потом Тангай найдет лодку, и они поплывут через океан. И за ними по пятам будет следовать Зима, чтобы укутать всю Землю белым саваном. И усыпить ее сладкой песней Нанки.

Спи-усни, мой мальчик…

Когда Тангай проснется. Если проснется.

Тьма в людях

Генри Лайон Олди. Принц тварей

Рекой кровавой плыл корабль-дракон,

По берегам – рычащие берлоги.
Я заходил в чугунные чертоги,
Я знал объятья змеехвостых жен.
Теперь же – осеклись во тьму дороги,
И я лучом рассвета озарен.

Роберт Говард