Фаворит Марии Медичи

Тонкое сухощавое лицо герцога хранило ироническое выражение, губы искривила едкая усмешка, а немигающие глаза были глазами тигра.

Тигра, готового к прыжку.

В Риме, дожидаясь рукоположения, Арман однажды стал свидетелем схватки животных. Привязанные к столбам посреди арены, бык со сломанными рогами и худой тигр нехотя начали сражаться. Бык метался по арене, отбрасывал приближающегося тигра, и чернь аплодировала. Пока тигр вдруг молниеносным движением не запрыгнул быку на холку, свалив огромную тушу, и ударом лапы не сломал шею.

Подняв желтые глаза на зрителей, хищник не торопясь вырвал кровавый кусок из загривка, и этот немигающий взгляд потом долго снился молодому епископу.

Сейчас желтые глаза герцога Д’Эпернона – Жана Луи де Ногаре де Ла Валетта, «архиминьона» Генриха III, – спокойно и чуть брезгливо остановились на лице Армана Жана дю Плесси де Ришелье, епископа Люсонского.

Епископ Люсонский первым отвел взгляд.

Повернулся и неровным шагом покинул Лувр.

Глава 18. Бегство

– Собирай вещи, Дебурне! Мы уезжаем, – грохнув дверью о косяк, Арман отправил через всю комнату старательно начищенные слугой туфли. Не удовлетворившись этим, молодой человек остановился посреди комнаты, уперев руки в бока, и хищным взглядом поискал, что еще можно разбить или уронить.

Пораженный этой бурей, из смежной комнатки появился камердинер. За пятнадцать лет службы Арману-школяру, Арману-кадету и Арману-студенту он многое повидал и считал до сегодняшнего дня, что у Армана-епископа ему можно уже пожить спокойно.

– Что случилось, мсье Арман? – от удивления Дебурне даже не счел нужным сказать «ваше преосвященство», хотя произносить эти слова всегда приносило ему удовольствие – он гордился хозяином.

Мсье Арман пришел в ярость от выражения сонного недоумения на лице камердинера – хомячьи щечки Дебурне тряслись, брови заползли на лысоватый лоб, а глаза растерянно моргали. Старый верный Дебурне был ни в чем не виноват. Наоборот, во всем виноват он сам, Арман дю Плесси! Но в груди клокотала такая ярость, что казалось – его сейчас разорвет, если чувства не найдут выхода.

– Мы уезжаем в Люсон! – прогремел Арман, вскакивая на кровать и срывая с гвоздя шпагу. Одной рукой запустив в камердинера подушкой, он занес было и перевязь со шпагой, но задержал бросок: все-таки получать эфесом в лоб старикану было ни к чему.

– Что случилось? – пробормотал Дебурне, снуя по комнате и собирая в огромный обшарпанный сундук рубашки, чулки и камзолы со стульев и лавок, стоящих вдоль стен этой большой неуютной комнаты с белеными стенами и каменным полом, почерневшим от постоянно выстреливающих головешек – камин был непомерно велик и требовал уйму дров.

Теперь комната перестала казаться Дебурне неуютной – все-таки здесь всегда было тепло, и даже новый полог для кровати хозяина удалось справить на очередную порцию денег, полученных из епархии. Желтая шерсть в коричневую крапинку – обязательно надо забрать полог с собой, куда бы хозяину ни взбрело в голову отправиться.

Хозяин лично отправил в сундук содранную второпях сутану, что привело Дебурне в полное смятение:

– Мсье Арман, вы что, даже не проститесь с мсье Анри?

– Я же сказал: мы уезжаем немедленно! Брату я напишу с дороги.

В это время дверь распахнулась, и на пороге возник улыбающийся Анри дю Плесси – старший брат и владелец вотчины Ришелье.

– Арман, что у тебя за содомское столпотворение? – епископ даже в своем теперешнем состоянии не мог не залюбоваться братом: высокий, стройный, с беспечной улыбкой, Анри казался человеком, который ничего не берет близко к сердцу – только вот поделиться с кем-то этим качеством ему удавалось далеко не всегда.

– Столпотворение – вавилонское, – не смог удержаться от поправки епископ. – А содомский – грех!

– Ну, тебе как священнослужителю виднее, – отмахнулся Анри. – Я в Наварре не обучался, и в Сорбонне тоже. Я всего лишь паж. Как сказала матушка – за то время, что ты выучил латынь, греческий, иврит и математику, я едва овладел умением написать свое имя без клякс и ошибок.

– Я бы не сказал, что при дворе мало и греха, и столпотворений, – парировал младший брат. – Я принял решение покинуть этот вертоград и удалиться в свою епархию.

– Ты уезжаешь в Люсон? – старший опять улыбнулся – все-таки двадцатилетняя придворная выучка была сильнее всего. – Что на тебя нашло?

– Я понял, что хочу настоящей жизни, настоящего труда и настоящего служения Богу, – Арману даже удалось выдержать взгляд брата. – Здесь я придворный, а не священник! Паркетный проповедник, левретка в сутане! Лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме.

– Лучше быть головой мухи, чем хвостом льва, как говорит герцог Бельгард.

Услышав эту сентенцию второй раз за день, Арман еле удержал в руках стопку книг – кожаные переплеты так и норовили выскользнуть из внезапно ослабевших рук.

– Именно так. Люсонская епархия ждет моего попечения. Оттуда регулярно приходят слезные мольбы от рядовых священников – гугеноты взяли себе слишком много воли, крестьяне нищают, невежество вопиющее.