Фавориты Фортуны

– Она лучше себя чувствовала бы, если бы ей было для кого жить. Но ее муж и сын мертвы. У нее нет никого, кроме нас и Муции Терции. А этого недостаточно.

Приемную ярко освещали зажженные лампы, окна были закрыты ставнями, защищая помещение от холодного ветра, проникающего в световой колодец. В комнате было тепло и радостно. На полу расположились Циннилла с дочерью Цезаря, которой исполнилось уже шесть лет. Исключительный ребенок. Изящный. Тонкая кость, грация, волосы светлые, словно серебряные.

Когда она увидела отца, ее большие голубые глаза засверкали. Девочка протянула к нему ручки:

– Tata, tata! Возьми меня на руки!

Он поднял ее, поцеловал в розовую щечку:

– Как поживает сегодня моя царевна?

И пока он с восторгом слушал рассказ о маленьких и больших делах, Аврелия и Циннилла наблюдали за ними. Мысли Цинниллы не шли дальше того, что она просто любит его, но Аврелия думала о том слове, которое он произнес: царевна. Цезарь пойдет далеко и однажды станет очень богатым. Ухажеров у его дочери будет предостаточно. «Но он не будет с ней так добр, как были добры со мной моя мать и дядя-отчим. Он отдаст ее человеку, в котором будет нуждаться больше всего, не думая о ее чувствах. Значит, я должна научить ее принимать судьбу, идти ей навстречу красиво и с хорошим настроением».

Двадцать четвертого декабря Марк Красс наконец отпраздновал овацию. Поскольку в армии Спартака несомненно были самниты, он получил от сената две уступки: вместо того чтобы идти пешком, ему разрешили ехать верхом. И вместо венка из мирта ему позволили надеть лавровый венок триумфатора. Большая толпа собралась приветствовать военачальника и его армию, пришедшую по такому случаю из Капуи. Хотя немало было подмигиваний и толчков в бок при виде скудных трофеев. Ведь Рим знал грешок Марка Красса.

Гораздо больше народа присутствовало на триумфе Помпея в последний день декабря. Помпею все-таки удалось понравиться Риму, вероятно, потому, что он был относительно молод, золотоволос, как Александр Великий, красив лицом. Но любовь простонародья к Помпею была не похожа на любовь к Гаю Марию, который продолжал (несмотря на все усилия Суллы) оставаться героем в памяти современников.

Приблизительно в то же самое время, когда в Риме проходили курульные выборы, в начале декабря, Метелл Пий наконец перешел Альпы и ступил в Италийскую Галлию со своей армией, которую он затем распустил, расселив солдат на богатых землях к северу от реки Пад. Возможно, к концу их совместного пребывания в Испании он заподозрил, что Помпей не захочет кануть в безвестность. Свиненок упрямо оставался вдали от римских перипетий. Когда ему написали Катул, Гортензий и другие влиятельные Цецилии Метеллы, спрашивая, что он думает о ситуации в Риме, он отказался обсуждать вопрос, мотивируя это тем, что долгое пребывание в Испании лишает его возможности дать обоснованный ответ. А когда он прибыл в Рим в конце января, то скромно отметил триумф с теми войсками, которые сопровождали его, и занял свое место в сенате, контролируемом Помпеем и Крассом, словно ничего и не было. Удар оказался болезненным. Это означало, что ему не окажут чести за поражение Квинта Сертория, как он того заслуживал.

Закон lex Pompeia Licinia de tribunicia potestate (о восстановлении полномочий трибуната) был записан на таблице в начале января под эгидой Помпея, который носил фасции в этот месяц как старший консул. Популярность закона, восстанавливающего полноту власти плебейского трибуната, свела на нет оппозицию сенаторов. Те, которые, по мнению Помпея и Красса, должны были бы яростно протестовать, согласились – немного, правда, поворчав. Senatus consultum, рекомендующий трибутным комициям утвердить закон, был принят единогласно. Некоторые пытались уклониться, говоря, что закон по праву должен быть утвержден центуриатными комициями, но Цезарь, Гортензий и Цицерон твердо заявили, что только трибутные комиции могут утверждать меры, непосредственно касающиеся триб. После оговоренных трех рыночных дней lex Pompeia Licinia вступил в силу. Плебейские трибуны снова могли накладывать вето на законы и решения магистратов, издавать плебисциты, имеющие силу закона, без сенаторского благословения и даже обвинять наместников в измене, вымогательстве и других преступлениях.

Цезарь теперь регулярно выступал в сенате. Поскольку его всегда было интересно слушать – он говорил остроумно, интересно, кратко, язвительно, – то вскоре он приобрел приверженцев, и его все чаще и чаще просили опубликовать речи, считая, что они ничуть не хуже речей Цицерона. Даже Цицерон говорил, что Цезарь – лучший оратор в Риме. То есть после него самого.