Фавориты Фортуны

Он сидел с Крассом в лоджии виллы на холме Пинций, где однажды нумидийский царь Югурта замыслил заговор. Красс купил эту виллу, когда увидел длинный список блестящих иностранных имен. Все эти цари и политики арендовали ее в течение многих лет. Оба собеседника смотрели на государственных рабов, которые убирали ограждения, мостки и платформы для голосования с территории септы.

– Только потому, что он хотел быть консулом, – сказал Красс, передразнивая капризный тон Помпея, каким тот говорил всякий раз, когда ему перечили. – Он большой ребенок!

– В некотором роде – да. – Цезарь повернул голову, посмотрел в лицо Красса, как всегда спокойное. – Тебе придется делать всю работу. Он ведь ничего не умеет.

– Как будто я не знаю! Хотя он должен был уже кое-что усвоить из руководства по поведению сенатора и консула, составленного Варроном, – усмехнулся Красс. – Подумать только! Старший консул, которому приходится перелистывать руководство по поведению! Представляю, что сказал бы Катон Цензор.

– Он просил меня подготовить закон, согласно которому плебейскому трибунату будут возвращены все полномочия. Он говорил тебе об этом?

– Когда он мне что-нибудь говорил?

– Я отказался.

– Почему?

– Во-первых, потому, что он заранее решил, что будет старшим консулом.

– Он знал, что будет старшим консулом!

– И во-вторых, ты сам отлично сформулируешь любой закон, который вы двое хотите провести, – ты же был городским претором!

Красс покачал своей огромной головой, взял Цезаря за руку:

– Сделай это, Цезарь. Он будет счастлив. Как у всех испорченных больших деток, у него есть способность использовать нужных людей, чтобы достигнуть цели. Если ты не хочешь, чтобы тебя использовали, я готов понять. Но если считаешь, что это добавит тебе опыта в законотворчестве, тогда соглашайся. Никто не узнает – об этом он позаботится.

– Ты совершенно прав! – засмеялся Цезарь, потом стал серьезным. – Я хотел бы это сделать. У нас не было порядочного плебейского трибуна с тех пор, как я был мальчишкой. Последним был Сульпиций. И я предвижу время, когда все мы будем нуждаться в плебисцитах. Было очень интересно для патриция общаться с плебейскими трибунами так, как я общался с ними последнее время. Кстати, Паликану я уже нашел замену.

– Кто?

– Некий Плавтий. Не тот, что из древнего рода Сильванов. Этот из Пицена и, кажется, из семьи вольноотпущенников. Хороший парень. Он готов сделать все, что мне нужно, через возрожденное Плебейское собрание.

– Плебейских выборов еще не было. Плавтий может не пройти, – заметил Красс.

– Пройдет, – уверенно ответил Цезарь. – Он – человек Помпея.

– Неужели это уже стало неизбежным в наше время?

– Помпею повезло, что ты будешь его коллегой, Марк Красс. У меня все стоит перед глазами вместо тебя Метелл. Кошмар! Но мне жаль, что ты не старший консул.

Красс беззлобно улыбнулся:

– Брось, Цезарь. Я примирился. – Он вздохнул. – Но будет приятно, если Рим пожалеет о моем уходе больше, чем об уходе Помпея, когда наш срок закончится.

– Ну, мне пора домой, – молвил Цезарь, поднимаясь. – Я мало времени уделяю своим женщинам с тех пор, как вернулся в Рим, а им очень хочется узнать о выборах все.

Но одного взгляда на приемную было достаточно, чтобы Цезарь пожалел о своем решении прийти домой. Дом был полон женщин! Он насчитал шестерых: его мать, жена, сестра Ю-ю, тетя Юлия, жена Помпея и еще одна, которую он не сразу узнал, – его кузина Юлия. Юлия Антония – она была замужем за Марком Антонием, тем самым, которому поручили уничтожить пиратов. Внимание всех присутствующих было приковано именно к ней, и неудивительно: она сидела на краю кресла, широко расставив вытянутые ноги, и громко рыдала. Не успел Цезарь сделать и шага, как почувствовал сильный удар в поясницу. Резко обернувшись, он увидел крупного мальчика, несомненно ребенка Антония. Мальчишка стоял и ухмылялся. Но недолго! Цезарь мгновенно схватил его за нос и вытащил вперед. Раздались вопли, такие же громкие, как всхлипы его матери. Впрочем, мальчишка не собирался сдаваться. Он ударил Цезаря ногой в голень, сжал кулаки и размахнулся. Одновременно с тем двое других, поменьше, кинулись на Цезаря, колотя его кулаками по бокам и груди, хотя толстые складки тоги смягчили удары.

Затем, так быстро, что никто даже не успел заметить, как это произошло, все трое мальчишек были усмирены. Сначала Цезарь так столкнул головами младших, что послышался треск, после чего отбросил их к стене. Самый большой мальчишка получил затрещину, и на глазах его выступили слезы. Пинком под зад он был отправлен к братьям.

Рыдавшая мамаша замолчала и вскочила с кресла, чтобы наброситься на мучителя ее драгоценных сыночков.

– Сядь, женщина! – рявкнул Цезарь громовым голосом.

Она отбежала обратно к креслу и сникла.

Цезарь повернулся к стене, где громко ревели трое мальчишек.

– Если кто-то из вас двинется, он пожалеет, что родился на свет. Это мой дом, а не бродячий зверинец. И пока вы гости в этом доме, вы будете вести себя как цивилизованные римляне, а не как тингитанские обезьяны. Всем ясно?