– Мне очень жаль, Квинт Помпей, но это так не делается, – мягко возразил Цезарь. – Я – privatus. И был частным лицом, когда пленил их. Я должен лично увидеть губернатора. Ликия – часть его провинции, следовательно, я обязан объяснить ситуацию сам. Это – закон.
Соперничество двух воль продолжалось еще некоторое время, но сомнений не оставалось: победит Цезарь. И Цезарь отплыл в Никомедию на быстроходной родосской галере, оставив Помпея позаботиться о плененных пиратах.
Пока Цезарь ожидал в небольшой дворцовой приемной, когда у занятого многочисленными делами Марка Юния Юнка найдется время принять его, он с глубокой печалью отметил, что все вокруг изменилось до неузнаваемости. Позолота еще сохранилась, равно как фрески и прочие предметы искусства, которые нельзя удалить, не оставив явных следов, но некоторые знакомые и любимые статуи пропали из коридора и комнат вместе с несколькими картинами.
Уже темнело, когда Юнк быстро вошел в комнату, очевидно, успев пообедать до встречи с коллегой сенатором.
– Цезарь! Как я рад тебя видеть! В чем дело, почему ты здесь? – спросил губернатор, протягивая руку.
– Ave, Марк Юний. Ты был занят.
– Да, верно. Ведь ты знаешь этот дворец, как свою ладонь, да?
Слова прозвучали достаточно дружелюбно, но тайный смысл их был ясен.
– Поскольку это я сообщил тебе о смерти царя Никомеда, ты должен был это знать.
– Но ты не проявил достаточно любезности, чтобы подождать меня здесь.
– Я privatus, Марк Юний, частное лицо, я только мешал бы тебе. А губернатору лучше не мешать, когда у него очень важное дело. Такое, как, например, включение новой провинции в состав Рима, – сказал Цезарь.
– В таком случае что ты теперь здесь делаешь?
Юнк смотрел на своего гостя с явной неприязнью, вспоминая их споры в суде по делам об убийствах, где Цезарь почти всегда выигрывал.
– Меня захватили пираты у Фармакуссы два месяца назад.
– Ну что ж. Такое со многими случается. Полагаю, тебе удалось выкупиться, поскольку ты стоишь передо мной. Но я ничем не могу тебе помочь возместить твой выкуп, Цезарь. Однако если ты настаиваешь, я поручу направить жалобу в Сенат в Рим.
– Я сам смогу это сделать, – вежливо отозвался Цезарь. – Я здесь не для того, чтобы жаловаться, Марк Юний. Я здесь, чтобы просить твоего разрешения распять пятьсот пиратов.
Юнк вытаращил глаза:
– Что?!
– Как ты проницательно догадался, я себя выкупил. Затем в Родосе я реквизировал небольшой флот и несколько солдат, вернулся на базу пиратов и захватил ее.
– Ты не имел права это делать! Я – губернатор, это должен был сделать я! – взорвался Юнк.
– Пока я посылал бы сообщения в Пергам – я только что вернулся из Пергама, где оставил своих пленников, – и сюда, в Никомедию, Марк Юний, зима бы уже кончилась и Полигон исчез бы со своей базы, чтобы опять заняться разбоем. Я могу быть privatus, но я действовал, как подобает любому члену Римского Сената: я сделал все возможное, чтобы враги Рима не избежали кары.
Эта резкая тирада дала Юнку паузу, чтобы подобрать правильный ответ.
– Тогда, Цезарь, надлежит тебя похвалить.
– Я тоже так думаю.
– И ты просишь моего разрешения распять пятьсот крепких, здоровых мужчин? Я не могу этого позволить! Пленники теперь мои. Я продам их в рабство.
– Я дал им слово, что их распнут, – сказал Цезарь сквозь зубы.
– Ты дал им слово? – искренне поразился Юнк. – Они же изгои и воры!
– Мне все равно, будь они даже дикарями и обезьянами, Марк Юний! Я поклялся, что распну их. Я – римлянин, и мое слово – это мое обязательство. Я должен сдержать слово.
– Ты не должен был давать слова! Как ты сказал, ты – частное лицо. Я согласен, ты действовал правильно, обеспечивая наказание врагам Рима. Но моя прерогатива – решать, что сделать с пленниками. Они будут проданы в рабство. Не требуй другого решения.
– Понимаю, – сказал Цезарь. Глаза его потускнели, он встал.
– Одну минуту! – крикнул Юнк.
Цезарь посмотрел на него:
– Да?
– Я думаю, были трофеи.
– Да.
– Тогда где они? В Пергаме?
– Нет.
– Ты не можешь все взять себе!
– Я и не взял. Большую часть получили родосцы, которые дали корабли и солдат для карательной акции. Часть передана жителям Ксанфа и Патары, которые дали пятьдесят талантов для выкупа. Свою долю я посвятил Афродите, попросив, чтобы родосцы построили храм в ее честь. А доля Рима сейчас на пути в Рим.
– А моя доля?
– Я не знал, что тебе полагается доля, Марк Юний.
– Я – губернатор провинции!
– Трофеи были богатые, но не настолько. Полигон – это не царь Зеникет.
– И сколько ты послал в Рим?
– Тысячу талантов монетами.
– Действительно, добыча богатая.
– Для Рима – да. Для тебя – нет, – тихо сказал Цезарь.
– Как губернатор провинции, это я должен был послать долю Рима в казну.
– И насколько бы она уменьшилась?
– На долю губернатора!
– Тогда я предлагаю тебе, – улыбаясь, сказал Цезарь, – подать заявление в казну, чтобы тебе выделили губернаторскую долю.
– Я так и сделаю! Не сомневайся!
– Я и не сомневаюсь, Марк Юний.
– Я подам жалобу в Сенат на твое высокомерие, Цезарь! Ты взял на себя обязанности губернатора!