Фавориты императорского двора. От Василия Голицына до Матильды Кшесинской

Четвертый и пятый пункты касались отношений с высшим светом и с народом. Павел снова предупреждал Софию-Доротею, чтобы она не становилась на чью-то сторону и вообще избегала придворных интриг как огня, чтобы она не заводила при Дворе близких друзей и всегда соблюдала определенную дистанцию. Так же сдержанно следует общаться и с народом и ни в коем случае не принимать от него жалоб, потому что: «Если вы станете принимать их, то будете ими завалены, и вам будет совестно и неприятно, что вы взялись за дело, которое не можете исполнить; вместе с тем вам будет неприятно, что про вас станут говорить, что вы обманываете людей». Вместо этого он советует лучше всего «отсылать и самих людей, и их дела в подлежащия ведомства, но не входить с ними в докучливый объяснения». В шестом пункте он рекомендует своей будущей жене выучить русский язык, историю и географию России. В седьмом — предостерегает от фамильярности с прислугой. В восьмом — учит экономно относиться к деньгам: «Надобно привыкнуть самой принимать счет всего израсходованнаго, проверять итоги и таким образом самой привыкнуть к порядку, и сдерживать, и внушить страх тем, кто нашел бы для себя выгодным представлять не особенно верные счеты, ссылаясь на ошибки в вычислениях, что случается очень часто». Совет очень злободневный, так как Екатерина чем дальше, тем больше гневалась на сына, а разгневавшись, урезала его средства. Павел учит свою будущую жену остерегаться торговцев, которые завышают цены для Императорского дома. Он настаивает на строгом распорядке дня, потому что «точное исполнение правил — одно из главных условий, которыя следует соблюдать в жизни». Распорядок этот должен быть таким: «Я советовал бы принцессе вставать довольно рано, чтобы иметь время причесаться, употребить час или два на занятия и затем окончить свой туалет вполне, тем более, что мое собственное препровождение времени распределено так, что, начиная с девяти часов, когда я бываю совсем одет, и до полудня, у меня нет ни минуты свободной (это касается вставания). Я убедительно прошу ее быть готовой к полудню, а по воскресным и праздничным дням к 10 часам. В послеобеденное время я прошу ее заниматься также чтением, музыкой и иными предметами, которые она сама найдет полезными и приятными; в числе утренних занятий я прошу принцессу назначить известные часы на русский язык и другия занятия для того, чтобы приобрести некоторыя познания по части истории, политики и географии нашей страны, а также относительно религии и церковных обрядов. Что касается тех лиц, которыя будут допущены в ея интимный круг, то, приняв во внимание, что принцесса будет иметь дома весьма мало свободнаго времени от занятий, а остальное время будет проводить с гостями, я полагаю, что она будет рада провести несколько минут в день одна, сама с собою, и не думаю поэтому, чтобы принцесса сама особенно пожелала, чтобы при ней постоянно находились посторонния лица. Кроме того, я должен предупредить ее, что всякий интимный кружок, составленный из иных лиц, нежели тех, которые так или иначе должны составлять его по своему служебному положению, становится подозрительным в глазах публики и дает повод к пересудам, как бы ни была невинна его цель, тем более, что всякая личность, входящая в интимный круг, считается допущенной в него предпочтительно перед другими, а это возбуждает, само собою разумеется, зависть и, следовательно, дает повод к неудовольствию, чего, как я уже сказал выше, принцесса должна всячески избегать. Часы обеда и ужина должны быть строго определены и соблюдаться как по отношению к посторонним, так и по отношению к нам самим; ссылаюсь на сказанное мною выше, в этом же пункте. Что касается времени отхода ко сну, то я прошу принцессу подчиняться моей привычке к регулярной жизни (которая вначале, покажется ей быть может стеснительной), тем более, что в видах моего здоровья и моих утренних занятий, я не имею возможности, несмотря на мои молодые лета, бодрствовать ночью. Наконец, я прошу ее никогда не делать, даже в ея собственной комнате, ничего такого, что имело бы вид таинственности или желания сделать что либо тайком, ибо это более чем что-либо подстрекает любопытство своею таинственностью и заставляет делать не особенно лестныя предположения, ибо всякий говорит себе, что у кого чиста совесть, тому нечего бояться и, следовательно, прятаться от кого-либо».