Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания

Если бы я была с отцом, то этим бы осмотр Женевы и ограничился, с Марией Павловной же мы еще занимались тем, что ходили по магазинам, накупили швейцарских вышивок, купили стальные цепочки к часам. Тогда было просто, чтобы проехать из Швейцарии во Францию, не требовалось никакой визы, у Марии Павловны был заграничный паспорт, а у меня никакого документа вообще не было, так как я была вписана в паспорт отца. Савойские Альпы находились на противоположном берегу озера. На границе мы пересели во французский пригородный поезд, в жесткий вагон. В этом вагоне не было тамбура и дверей по концам вагона, там двери были в каждом отделении. Меня поразил совершенно другой характер ехавшей публики: в Швейцарии, как и у нас в России, ехали обычно спокойные, молчаливые пассажиры, здесь же весь вагон шумел, кричал, смеялся, разговаривал, пассажиры не сидели спокойно, вскакивали, жестикулировали, совсем другой народ. В Ла Рош мы прибыли к вечеру, Федор Васильевич и Лидия Семеновна нас встретили и устроили на ночлег у кого-то из местных жителей в маленькой комнате, которую всю почти занимала громадная кровать, по-моему даже шире, чем двухспальная, на которой мы с Марией Павловной провели ночь.

Ла Рош — маленькое местечко, расположенное в горах, на его единственной, длинной и прямой улице поражало обилие кафе. Чуть ли не в каждом доме были такие заведения, и всюду сидел народ. Мы погуляли по окрестностям, между прочим, я собрала там в лесу дикорастущие цикламены, мелкие лиловые цветочки, совершенно такой же формы, как и те, что продают у нас в магазинах. Из Ла Рош мы отправились прямым путем в Люцерн, а оттуда — в Веггис. В Люцерне в ожидании парохода мы опять походили по магазинам и купили пледы из шелковых оческов[222], мой плед до сих пор лежит в сундуке.

Через несколько дней после нашего возвращения Мария Павловна уехала в Петербург. Лиза с матерью уехали путешествовать по Швейцарии. Мы с отцом вдвоем ухаживали за матерью. Погода стала хуже, часто шли дожди. Не знаю, каким способом строилось шоссе в Веггис, только в дождливую погоду оно покрывалось слоем липкой грязи, ботинки пачкались ужасно.

Никакого улучшения в состоянии здоровья матери не замечалось, силы ее продолжали падать, и решено было возвращаться домой. Числа 25 июля мы тронулись в обратный путь. На дорогу хозяйка «Виллы Альпенблик» подарила мне большую коробку, наполненную плитками шоколада. Швейцария славится своим шоколадом, в то время всемирно известны были молочные швейцарские шоколады. В Веггис в большом ходу был шоколад «Lindt» — темный, немного горьковатый, замечательно вкусный. Вот таким-то шоколадом и была наполнена подаренная мне коробка.

Печален был обратный путь. Сил у матери было совсем мало, она с трудом проходила несколько сот шагов от подъезда вокзала до вагона при посадке и при пересадке из поезда в поезд. В Берлине нужно было ждать следующего поезда почти целый день. Мы привезли мать в гостиницу, чтобы она могла отдохнуть и полежать. Нас встречал на вокзале и провожал до гостиницы брат А. И. Погоржельской — Евгений Иосифович Канский, молодой химик, работавший в Берлине у известного специалиста по химии белков Эмиля Фишера[223]. Он только недавно кончил Варшавский университет и приехал в Германию поработать у Фишера. Отец пошел с ним в магазин, чтобы купить для матери кресло, в котором ее можно было бы катать или переносить, а я осталась с матерью, которая вскоре заснула. Когда они вернулись с креслом, мать все еще спала, и отец отправил меня с Евгением Иосифовичем погулять немного по Берлину. Мы посмотрели с ним Шарлоттенбург и Тиргартен, и он довез меня до отеля. Отец разговаривал с ним на химические темы, нашел, что он очень начитан, и «даже сейчас уже лучший химик, чем Погоржельский».

Когда на душе тяжело, особенно хочется покинуть чужбину и вернуться на родину. Даже и в том грустном настроении, в котором я совершала наше обратное путешествие, я с радостью смотрела из окна на картины родной русской природы, слышала на станциях звуки родной русской речи. Но вот мы и дома. В городе непривычно пусто, все родные и знакомые еще на даче, ведь еще лишь конец июля, я никогда в такое время года не бывала в Петербурге. Мать устроили в нашей бывшей классной комнате, там же спала и Мария Павловна. Утром Мария Павловна уходила на службу, а я оставалась с матерью. Работы мне было немного: покормить ее, при кашле подать кружку для мокроты, изредка дать лекарство, помочь повернуться, я рада была всякой физической работе, дававшей возможность хоть немного забыться, гораздо тяжелее было сидеть около матери и смотреть на нее, даже в последние дни своей жизни такую кроткую, нежную, ласковую, слушать, как она просит у Бога хоть капельку сил. За этот последний месяц жизни матери я всего раза три писала в своей тетрадке. Когда я сейчас прочитываю эти немногие странички, слезы невольно наворачиваются мне на