Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания

Вечером зашел к нам С. Г. Бражников. Оля рассказала ему, что ей было известно об Алешиной болезни. Мы спрашивали его, что это за скоротечное воспаление легких. Он сказал, что бывает такая молниеносная форма, с которой пока не умеют бороться, отчего она бывает — неизвестно. «Fatum est», — сказал он. Судьба… Как ни тяжело, как ни горько было на душе, но жизнь не остановилась со смертью Алеши и предъявляла свои права. Оставались те же заботы об Алексее Евграфовиче и о Маше, еще ближе стали мы с Марией Маркеловной. Иногда нам удавалось уйти куда-нибудь вдвоем, поговорить вместе, поплакать. Зима, как и всегда, была очень снежной, намело везде большие сугробы. Идем мы по дороге, кругом глубокий снег, тихо все вокруг, лишь медленно кружатся и падают снежинки, так и тянет сесть под дерево в глубокий, мягкий снег, закрыть глаза и уснуть там навсегда. Но это только мечты, о которых даже и сказать не решаешься. Постоянное присутствие Маши, ее любовь и нежная ласка были единственной отрадной стороной моей жизни.

Оля из Алатыря послала телеграмму о смерти Алеши и нам, и в Москву, Ольге Артемьевне, которая переехала туда из Казани вместе с Владимиром Николаевичем и Аликом, — их вызвал туда Андрей. Ольга Артемьевна не нашла ничего лучшего, как сообщить об этом Марине, позвонив ей по телефону на работу в институт. Марина ничего не знала о его болезни, и такое известие, сообщенное безо всякого предупреждения по телефону, так поразило ее, что ей сделалось плохо. Да, Ольга Артемьевна никогда не отличалась чуткостью, только к себе требовала внимания, а другим его не умела оказывать. Мы страшно возмутились такой черствостью Ольги Артемьевны. Марине удалось добиться разрешения на поездку в Боровое, ей слишком тяжело было одной переживать такое горе, она хоть ненадолго да приехала к нам.

Враг уже больше не угрожал Москве, и многие учреждения уже возвращались на свои места. Вернулась и Марина, вернулись и некоторые академики, жившие в Боровом. Маше уже было шесть лет, пора было ей начинать учиться. Никаких учебников, конечно, у нас не было, вместо букваря мы читали с ней «Рассказы о Ленине», которые мы взяли с собой из Ленинграда, в них была наиболее крупная печать, учились понемногу писать и считать. Занимались мы по утрам в нашей комнате, солнце светило нам в окно, трещал мороз, а с крыши капало, капли падали и переливались на солнце. По-прежнему Маша успешно занималась английским. Каждый день мы продолжали слушать радио, особенно когда раздавался красивый низкий голос Левитана, говорившего «В последний час. От советского Информбюро», после чего следовало сообщение о новой победе наших войск. Я продолжала заниматься в школе, ходить на уроки и педсовет.

Наступила весна, под теплыми лучами солнца таяли громадные сугробы снега, наметенные поперек улицы поселка. Наступала весна, последняя весна нашей жизни в Боровом. Многие москвичи уехали, поговаривали о том, что к осени можно будет тронуться и ленинградцам. За эту зиму здоровье Алексея Евграфовича сильно пошатнулось: были приступы сердечной слабости, был один раз спазм мозговых сосудов. Хотя ему ничего не сказали об Алеше, но он, вероятно, чувствовал сердцем, что от него скрывают правду. Бражников внимательно следил за его здоровьем, одну ночь даже пришлось мне дежурить около него, чтобы впустить сестру, которая и ночью должна была сделать ему укол. К весне он стал чувствовать себя лучше и опять стал сидеть на своем обычном месте на террасе.

Фото 67. Маша и Ваня Домнины. 1944 г.

Миша Деборин больше не приходил здороваться с «дедушкой Фаворским». Ирина Борисовна уехала с ним в Москву, вскоре она развелась со своим мужем и вышла замуж за Мишиного отца, академика Деборина[523]. Уехали и Зелинские, и Масловы. Кончились занятия в школе, последний раз посидела я на выпускном вечере за столом, украшенным белыми анемонами, попрощалась со своими учениками. Среди них были Ляся Баранникова и Марина Алексеева, обе они мечтали поступать в Университет на биологический факультет, интересовались физиологией. Ляся действительно поступила на биофак, но занималась там не физиологией, а ихтиологией, стала крупным специалистом в этой области, ездит летом на Каспийское море и другие водоемы. Все дети выросли за время эвакуации. Маше исполнилось семь лет, совсем стала большая девочка, жили мы с ней очень дружно, мальчикам было уже почти по пять лет. (фото 67) Они постоянно играли вместе, в парке были камни, которые изображали у них машину. «Би-би, би-би», — раздавалось там. Танюше был уже третий год, она хорошо говорила. Однажды пришла к нам М. М. Орлова, поговорила с Танюшей, стала приглашать ее к себе в гости, спросила: «Придешь к нам в гости?» — «Приду, — ответила Таня. — Старость нужно уважать».