Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания

Катаракта на одном глазу Алексея Евграфовича уже созрела для операции, и Алексей Евграфович обязательно хотел ее удалить. Доктор А. А. Гостов, известный в то время окулист, колебался, боясь, что в возрасте Алексея Евграфовича операция не гарантирует полного восстановления зрения, но все же согласился сделать ее. В глазной лечебнице на Моховой Алексея Евграфовича поместили в отдельную палату. Весь день, в который делали операцию, при нем находилась Мария Маркеловна. На ночь при нем осталась дежурная сестра, а кроме того, около него сидела еще я, чтобы не давать ему шевелить головой и поворачиваться на бок. Чем спокойнее лежит оперированный, тем больше гарантии в хорошем результате. Алексей Евграфович болел очень редко и был очень нетерпеливым больным. Чуть не силой приходилось удерживать его: он то пытался поднять голову, то поворачивался на бок, то ерзал головой по подушке. В результате после операции Алексей Евграфович стал видеть этим глазом, но далеко не так хорошо, как можно было бы ожидать.

Ленинград постепенно оживал, все больше становилось людей на улицах, все меньше развалин, все больше восстанавливалось домов. Начали восстанавливать дом на углу ул. Герцена и Кирпичного переулка, в котором, по преданию, жила графиня из «Пиковой дамы» Пушкина. В этот дом было прямое попадание бомбы, которая прошла насквозь все этажи дома. Здесь жила моя знакомая по ВЖК, двоюродная сестра М. В. Доброклонского, Татьяна Логиновна Гаврилова. После раскопок дома ее обнаружили мертвой, сидящей на диване. Вскоре после приезда я навестила Доброклонских. Их квартиру разбомбило в начале войны, и им дали помещение в здании Эрмитажа. С трудом, на саночках они перетащили из полуразрушенной квартиры почти всю уцелевшую библиотеку: собрание книг по истории искусств и различных художественных изданий.

Старший сын их Логин (Лога), у которого было предрасположение к туберкулезу, только что окончил десятый класс и собирался поступать в Академию художеств на искусствоведческое отделение, но был мобилизован, из-за слабого здоровья попал не в строевую часть, а в санитарную. В фронтовой обстановке здоровье его сразу ухудшилось, открылась чахотка, от которой он месяца через два и скончался. Младший брат его, Дмитрий (Дима), был взят в армию вскоре после начала войны, хотя он окончил еще только девять классов. Из-за того, что оба сына были в армии на ленинградском фронте, родители их не хотели эвакуироваться из Ленинграда. Директор Эрмитажа, академик И. А. Орбели[526], уехал на восток, куда вывезли многие сокровища Эрмитажа. Михаил Васильевич остался вместо него директором и хранителем оставшихся ценностей.

В обширные подвалы Эрмитажа спустили многие произведения искусства и сделали бомбоубежище. Когда люди ослабели от голода и не в силах были каждую бомбежку спускаться в бомбоубежище, многие покинули свои квартиры и переселились в подвалы Эрмитажа. В этих мрачных подземельях не было света, маленькие коптилки вырывали из мрака лишь небольшие участки пола и стен. Уже после смерти Логи Липа пробиралась по бесконечному подвалу убежища, споткнулась, упала, ударилась о железную рельсу и раскроила себе половину лба так сильно, что целый месяц не могла выходить на улицу. В это время от Димы пришло известие, что он заболел так называемым «голодным поносом» и лежит в госпитале под Ленинградом. Когда наконец Липа достаточно оправилась, что смогла поехать навестить Диму, то в том месте, где он лежал, не было больше ни Димы, ни госпиталя. Слабая, чуть живая, бродила она в поисках госпиталя, хотела узнать, что с ним сталось, но так ничего не узнала, так и осталось неизвестным, разбомбили ли его или перевели его в другое место, ясно было только, что Дима погиб или от бомбы, или от болезни.