Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания

Несчастные родители лишились почти одновременно обоих сыновей, таких милых, талантливых мальчиков. С трудом отыскала я помещение, где теперь жили Доброклонские. Окна их комнат выходили одно на Зимнюю канавку, другое на набережную, идти к ним надо было через двор Эрмитажа, а потом через целый ряд запутанных коридоров. Тяжелое это было свидание. Липа ни о чем не могла говорить, как только о своем горе, о гибели своих мальчиков. Михаил Васильевич старался отвлечь ее от этих тяжелых воспоминаний, старался переводить разговор на другие темы, но как только Липа заговаривала, она опять и опять вспоминала все новые подробности тяжелого времени блокады. В последние выборы в Академию Михаил Васильевич был избран членом-корреспондентом после долгих лет жизни в стесненных обстоятельствах, они могли теперь жить безбедно, но теперь им это уже было ни к чему. Мальчиков, для которых они могли бы улучшить условия жизни, у них больше не было, не было радости жизни. Бесконечно жаль было Липочку, она с юных лет мечтала о детях, так долго их ждала, так счастлива была, когда наконец судьба даровала ей Логу, и так лишиться обоих! Она говорила, что насколько бы легче ей было, если бы остались ей внуки, а так никого, никого. Я очень хорошо ее понимала, от моего любимого остались его дети, мне так хотелось как можно дольше иметь их около нас. Пока были живы Липины мальчики, у них в доме не было ни собак, ни кошек, теперь же с каждым моим посещением я находила все новых и новых собак и кошек.

Маше было семь лет, пора было серьезно заняться ее учением. Решили отдать ее сразу во второй класс. Ближайшая к нам 21-я женская школа помещалась в здании бывшей мужской историко-филологической гимназии, расположенной рядом с Университетом, в здании Филологического института Университета. Чтобы подготовить ее во второй класс, решили пригласить учительницу Ирину Владимировну Лепко, которую нам рекомендовали в школе. Маша занималась легко и охотно, она красиво писала. Кроме школьных предметов, Маша занималась английским с внучкой знаменитого географа Тянь-Шанского[527], с которой мы связались через Олю и ее сестру Елену Михайловну. Она, конечно, прекрасно знала язык, но как преподаватель она была не особенно удачна.

С нашими воровскими знакомыми мы встречались в закрытых распределителях, чаще всего в промтоварных, встречали там и других знакомых, как самих ученых, так и их жен. Сами ученые, как большинство истинно культурных людей, держались в магазине просто и скромно, жены же иногда вели себя бестактно и бесцеремонно, чванливо задирая нос. Особенно запомнилась мне жена химика И. И. Жукова. Он был ассистентом у Л. А. Чугаева, кажется, он достался ему еще после Д. П. Коновалова. У Л. А. Чугаева скоро появился ряд талантливых молодых учеников. И. И. Жуков был старше их, но ничем себя не проявил, его прозвали Jean Bourd dor (Иоанном Златоустом) за любовь к разговорам, к бесконечным рассказам с разнообразными жестами и интонациями. Он всегда отличался самомнением, говорил с важным видом. Особых перспектив в лаборатории Л. А. Чугаева у него не предвиделось, и он ушел из Университета в другое место.

Алексей Евграфович не мог забыть характеризующий И. И. Жукова случай. Как редактор Алексей Евграфович просматривал присылаемые в журнал статьи. В редакцию поступила статья И. И. Жукова с соавтором о числах переноса в растворе тростникового сахара в разбавленной соляной кислоте. Авторы считали, что сахар в этих условиях останется сахаром, тогда как им должно было бы быть известно, что сахара в этом растворе не может быть, так как он превращается в присутствии кислоты в глюкозу и фруктозу. Алексей Евграфович вернул авторам их статью, указав им на их невежество. Впоследствии И. И. Жуков вернулся в Университет, стал там заниматься коллоидной химией. На последних выборах в Академию наук И. И. Жуков был избран членом-корреспондентом, и жена его держалась невероятно важно.