Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания

В конце августа начинали готовиться к отъезду: заказывали лошадей, упаковывали вещи, накануне отъезда относили взятую напрокат посуду и лампы и вечером освещались свечами, воткнутыми в пустые бутылки. Утром вставали с рассветом, складывали постели, я вооружалась ножницами и срезала все цветы для букета, который мы отвозили в город. Вот уже звенят колокольчики, карета и коляска у ворот. Больше всех волнуется мой Бой, я веду его на цепочке, в карете он устраивается у окна и смотрит на дорогу. Четверка лошадей быстро мчит нашу карету. На полдороге привал, через три часа мы в Вениберге, подают поезд, и через девять часов подъезжаем к Петербургу, в окно вагона видим встречающего нас Петра Малафеева. Карета уже ждет нас, дома нас встречает Мария Павловна. Напившись чаю, усталые, мы ложимся спать, а наутро начинается городская жизнь.

Андрюша уже гимназист, он с грустью вспоминает, как хорошо было в нашей школе. Таня Поленова еще не приехала, а Коноваловы уже в городе. Они каждое лето ездили в имение отца Варвары Ивановны Лозоватка, Верхнеднепровского уезда, Екатеринославской губернии. В этом году наша школа устраивается в другом месте, не у Поленовых, а у Каракаш. У них был собственный дом на 5-й линии, в одной из квартир которого они жили сами. Николай Иванович Каракаш[152] был родом с Кавказа, смуглый, горбоносый и черноглазый, он имел ярко выраженный восточный облик. Вера Ивановна была высокая, полная женщина с пенсне на близоруких глазах. Кроме Нины у них был сын Михаил[153], учившийся в гимназии, старше нас на два года. У нас с ним была постоянная война. Дело в том, что наши парты поставили в его комнату, ему это, конечно, не понравилось, и он требовал, чтобы мы, уходя, составляли их в угол, а мы этого не делали. Мы кончали занятия в 12:00, он обычно в это время был еще в гимназии, но иногда он приходил раньше и заставлял нас убирать парты. Мы же бежали в переднюю одеваться, он нас ловил, и у нас начиналось потасовка. Миша Каракаш унаследовал от матери прекрасной баритон и пел потом в Мариинском театре. Мы с Андрюшей ходили на его дебют, он пел партию Онегина и имел большой успех. Это был лучший Онегин, которого я слышала: молодой, высокий, стройный, красивый, он пел замечательно хорошо. Так странно было тогда вспоминать наши детские стычки.

Число предметов в этом году увеличилось: мы проходили географию, русскую историю. Эти предметы нам стала преподавать М. Ф. Поленова. Надежда Ивановна по-прежнему преподавала русский язык и естественную историю, Елизавета Евграфовна — Закон Божий, а для уроков арифметики была приглашена Елена Ивановна Отто, преподавательница одной из женских казенных гимназий. Она была женой офицера, преподавателя Первого кадетского корпуса и жила в здании этого корпуса на Кадетской линии вместе с матерью и маленькой дочкой Юлей. Мы ее однажды там навестили. Кроме русского языка, Надежда Ивановна по-прежнему занималась с нами пением, пели мы в кабинете Николая Ивановича, где стоял большой концертный рояль.

Идя в школу, мы брали с собой по яблоку, которое можно было съедать на одной из перемен. Мы не ели каждый свое яблоко, а делили каждое яблоко на три части, чтобы у всех было одинаково. Делить на три равные части не так просто, лучше всего это удавалось мне, почему я получила прозвище «общий наибольший делитель» (мы как раз проходили этот раздел арифметики). Три части получались потому, что Нина ела свое яблоко, которое было предварительно наколото гвоздем. От такого накалывания оно становилось совсем черным, это считалось очень полезным, благодаря образованию яблочно-кислого железа. Нина страдала малокровием и ела такое яблоко в качестве лекарства.

Кончали мы уроки в двенадцать, на обратном пути мы наблюдали, как закусывали ломовые извозчики; в этом районе было много различных складов, а поэтому и много ломовых извозчиков, которые около двенадцати устраивали перерыв и подкреплялись едой. В Волховском переулке была конная винная лавка, мы наблюдали, как, выходя из нее, извозчик обивал сургуч, которым был запечатан «мерзавчик» (теперешняя «маленькая») о гранитную тумбу у ворот, которая от этого была окрашена в красивый цвет, затем вышибал пробку, стукнув по дну бутылки рукой, и опрокидывал горлышко себе в рот и бросал опорожненную бутылку в угол. Закуску они покупали у «Петра в лавочке», так называлась мелочная лавка рядом с университетской столовой, теперь это здание входит в состав Оптического института. Там, помимо всего прочего, продавали куски пирога из белой муки и с начинкой из гречневой каши. Подходя к дому, мы часто видели, как по ступенькам крыльца спускается извозчик в жилете с красным передом, с кнутом за поясом и откусывает от большого куска такого пирога, а около тротуара стоит, устало опустив голову, запряженная в телегу ломовая лошадь.