Фаза мертвого сна

И каждый звук, издаваемый ею, приводил меня в замешательство. Как могла она — сумасшедшая от пяток до макушки, совершать привычные людям действия, точь-в-точь те же, что все остальные? Нет! Ее делом было изредка выбираться из берлоги, брести по коридору, жевать впотьмах печенье и возвращаться обратно, чтобы щелчок замка прочно отделял ее от остального мира.

Я вскочил, прокрался к двери и выглянул в коридор. Тетка топталась в прихожей. На ней было длинное пальто — коричневое в мелкую клетку, вязаный шарф неряшливо свисал с плеча до самого пола, в руках она держала кожаный портфель, весь в царапинах и потертостях. Напряженная спина была прямой, как доска. Низкие каблуки туфель выбивали нервный ритм.

— Елена Викторовна, — тихонько позвал я.

Она дернулась, портфель выпал из рук и шумно ударился замком о пол. Тетка обернулась через плечо. Я с трудом узнал ее — лицо стало похоже на карнавальную маску. Подведенные кривыми линиями глаза, красная помада, чахоточные от румян щеки. Так красятся маленькие девочки, тайком умыкнувшие из маминой сумки косметичку. На ее пожухлой коже все это смотрелось настолько жутко, что я с трудом сдержал нервный смешок.

— Гоша? Ты еще тут? — рассеяно спросила она и ощерилась, имитируя улыбку, зубы были красными от помады. — А я вот прогуляться решила, знаешь ли, каждый день нужно дышать свежим воздухом. Вот ты дышишь?

Я кивнул, ругая себя на чем свет стоит за то, что вообще окликнул ее. Лежал бы себе, пережидая, пока эта сумасшедшая свалит к черту на кулички. Так нет же, решил встрять. Вот и стой теперь, поддерживай беседу, может еще какая семейная тайна вскроется всем на радость. Ничему жизнь не учит.

— И погода еще такая отменная! — воодушевленно продолжала тетка.

За моей спиной дождь уже вовсю бился в окно. Грозовые тучи наползали с горизонта. В щели подоконника свистел ветер.

— Вы бы зонтик взяли… На всякий случай.

Тетка залилась визгливым смехом, будто я отлично пошутил, махнула мне ладонью, мол, вот же весельчак, сладу с тобой нет, приоткрыла дверь и выскользнула в подъезд, гибкая, как змейка. Забытый портфель остался валяться на полу.

Нужно было броситься за ней, вернуть домой, смыть боевую раскраску и уложить спать. Я привык защищать маму, останавливать, оберегать от вреда, который она могла нанести себя, не подумав. Вот только Елена Викторовна матерью мне была. А если выбирать себе деву в беде, то кроме сумасшедшей тетки, я слету мог назвать еще две кандидатуры, куда приятнее, чем она. Одна из них даже была настоящей. Но мириться с Зоей мне не хотелось, по крайней мере сегодня, для этого нужно было как минимум выйти на улицу. До Норы же было рукой подать — два шага до тахты, пара минут на засыпание. И вот она — тянет ко мне руки, в мольбе защитить ее и сберечь. А что все это лишь сон, так судьи кто? Нет здесь судей. Есть только я и холодная стенка, остужающая раскаленный от жара лоб.

9

Что-то изменилось. Что-то определенно было не так. Тьма перестала быть завесой перед глазами — она стала плотной, как стоячая вода. Я шел наощупь, выставив перед собой руки. Скользкие от сырости стены коридора тянулись бесконечно долго, будто бы он вообще не имел конца, а может, и начала. Я появился в самой его середине и был обречен идти вперед, слепой и беззащитный, как новорожденный звереныш.

Шаг — приглушенный скрип пола. Шаг — два удара испуганного сердца. Шаг — я разрезал собою тьму, она нехотя расступалась, чтобы тут же сомкнуться за моей спиной. Когда впереди забрезжил слабый огонек, я почти уже смирился с мыслью, что проведу здесь остаток своей никчемной жизни. Наяву мое бренное тело впадет в глубокую кому, скукожится, ссохнется, мышцы отойдут от костей, повиснут на них тряпками, я пожелтею, кожа станет восковой. А когда упертое сердце наконец перестанет биться, то все закончится лишь для тела, а сам я буду до скончания веков брести во тьме, ощупывая сырые стены кончиками онемевших пальцев.

Но огонек мерцал впереди. Перед глазами плыла кромешная чернота, но его я видел. Добраться к нему оказалось непросто. Он все время ускользал, отодвигался на самую чуточку, и еще на одну, и еще. Я взмок, холодный пот застыл на коже, готовый покрыть меня тонкой хрустящей коркой льда.