Читаем Febris erotica. Любовный недуг в русской литературе полностью

Войдя в бальный зал, Кити смотрит на себя в зеркало – деталь, которая уже задает важность взгляда в последующей сцене. Этот нарциссический жест показывает ограниченность самосознания, которым обладает героиня на данный момент: девушка озабочена только внешностью и использует зеркало, чтобы убедиться в своей красоте и элегантности своего бального наряда. Описание этого наряда, однако, довольно противоречиво и тем самым подрывает удовлетворение героини. Розовый цвет и цветы на ее бальном платье, казалось бы, должны навести читателя на мысль о невинности и естественности, но Толстой подчеркивает, насколько этот эффект оказывается спланированным и, следовательно, искусственным:

Несмотря на то, что туалет, прическа и все приготовления к балу стоили Кити больших трудов и соображений, она теперь, в своем сложном тюлевом платье на розовом чехле, вступала на бал так свободно и просто, как будто все эти розетки, кружева, все подробности туалета не стоили ей и ее домашним ни минуты внимания, как будто она родилась в этом тюле, кружевах, с этою высокою прической, с розой и двумя листками наверху ее [Толстой 1928–1958, 18: 82].

Таким образом, простой и непритязательный вид платья обманчив, как и шиньоны героини, которые выглядят «как свои». Эта тема фальшивой естественности перекликается с идеей «ложного я», которая будет доминировать в повествовании о поисках Кити своей идентичности.

Открытый крой платья Кити и ее ощущение своей физической привлекательности опровергают коннотации девичьей невинности, выражаемые нарядом. Но в этот момент героиня еще не осознает нравственную неуместность бального платья; напротив, она любуется «холодной мраморностью» обнаженных рук и плеч. В этой ранней части романа Кити восхищается в себе именно тем, чего позднее будет мучительно стыдиться: обнаженной физической красотой и подразумеваемой сексуальной привлекательностью (примечательно, что, когда Кити входит в бальный зал, рассказчик описывает двоих мужчин, которые ей любуются). Таким образом, Толстой использует стыд, помимо прочего, в одной из его классических функций – «как ингибитор гордости». Х. Б. Льюис отмечает, что в этой роли стыд подавляет «воодушевление, которое может сопровождать фантазии о восхищении или интересе „других“» [Lewis 1971: 25]. Уверенность Кити в «интересе» Вронского оказывается фантазией; здесь Толстой использует психологический эффект стыда как «регулятора излишне положительного отношения к себе», чтобы морально наказать героиню за ее, пусть и неосознанную, причастность к тайному сексуальному кодексу высшего света[348]. В противоположность ситуации Наташи в «Войне и мире» (или, скорее, ее восприятию другими персонажами), стыд Кити вызван именно тем, что она следует общественным условностям, а не нарушает их.

Первоначальное представление Кити о себе как о великосветской красавице объясняет ее увлечение Анной Карениной, блестящей «петербургской светской дамой», в которую Кити «влюблена» и которой она любуется [Толстой 1928–1958, 18: 76, 84, 85, 89][349]. На связь между двумя героинями (помимо их общего интереса к Вронскому) указывает и сходство их нарядов в сцене бала. Легко предположить, что «розовая», худая и невинная Кити резко противопоставляется пышнотелой Анне в черном, но некоторые детали указывают на определенное родство двух героинь. В обоих описаниях подчеркивается эффект простоты и естественности («И черное платье с пышными кружевами не было видно на ней; это была только рамка, и была видна только она, простая, естественная, изящная…»); упоминается «обнаженность» обеих героинь в их откровенных платьях; черная бархатка на шее Кити перекликается с черным бархатным платьем Анны [там же: 85][350]. Более того, когда Кити подходит к Анне на балу, Каренина служит еще одним «зеркалом» для молодой героини, подтверждая ее красоту и элегантность наряда: взглянув на платье Кити, Анна «сделала чуть-заметное, но понятное для Кити, одобрительное ее туалету и красоте движенье головой» [там же]. Этот момент подчеркивает роль Анны как «идеального двойника» Кити – или ее эго-идеала, говоря языком психоанализа. Переосмысление отношения к Анне, которое произойдет во время бала, будет, таким образом, косвенно означать переосмысление отношения девушки к самой себе.

Перейти на страницу:

Все книги серии Современная западная русистика / Contemporary Western Rusistika

Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст
Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст

В этой книге исследователи из США, Франции, Германии и Великобритании рассматривают ГУЛАГ как особый исторический и культурный феномен. Советская лагерная система предстает в большом разнообразии ее конкретных проявлений и сопоставляется с подобными системами разных стран и эпох – от Индии и Африки в XIX столетии до Германии и Северной Кореи в XX веке. Читатели смогут ознакомиться с историями заключенных и охранников, узнают, как была организована система распределения продовольствия, окунутся в визуальную историю лагерей и убедятся в том, что ГУЛАГ имеет не только глубокие исторические истоки и множественные типологические параллели, но и долгосрочные последствия. Помещая советскую лагерную систему в широкий исторический, географический и культурный контекст, авторы этой книги представляют русскому читателю новый, сторонний взгляд на множество социальных, юридических, нравственных и иных явлений советской жизни, тем самым открывая новые горизонты для осмысления истории XX века.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Коллектив авторов , Сборник статей

Альтернативные науки и научные теории / Зарубежная публицистика / Документальное
Ружья для царя. Американские технологии и индустрия стрелкового огнестрельного оружия в России XIX века
Ружья для царя. Американские технологии и индустрия стрелкового огнестрельного оружия в России XIX века

Технологическое отставание России ко второй половине XIX века стало очевидным: максимально наглядно это было продемонстрировано ходом и итогами Крымской войны. В поисках вариантов быстрой модернизации оружейной промышленности – и армии в целом – власти империи обратились ко многим производителям современных образцов пехотного оружия, но ключевую роль в обновлении российской военной сферы сыграло сотрудничество с американскими производителями. Книга Джозефа Брэдли повествует о трудных, не всегда успешных, но в конечном счете продуктивных взаимоотношениях американских и российских оружейников и исторической роли, которую сыграло это партнерство.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Джозеф Брэдли

Публицистика / Документальное

Похожие книги

Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира

Несколько месяцев назад у меня возникла идея создания подборки сонетов и фрагментов пьес, где образная тематика могла бы затронуть тему природы во всех её проявлениях для отражения чувств и переживаний барда.  По мере перевода групп сонетов, а этот процесс  нелёгкий, требующий терпения мной была формирования подборка сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73 и 75, которые подходили для намеченной тематики.  Когда в пьесе «Цимбелин король Британии» словами одного из главных героев Белариуса, автор в сердцах воскликнул: «How hard it is to hide the sparks of nature!», «Насколько тяжело скрывать искры природы!». Мы знаем, что пьеса «Цимбелин король Британии», была самой последней из написанных Шекспиром, когда известный драматург уже был на апогее признания литературным бомондом Лондона. Это было время, когда на театральных подмостках Лондона преобладали постановки пьес величайшего мастера драматургии, а величайшим искусством из всех существующих был театр.  Характерно, но в 2008 году Ламберто Тассинари опубликовал 378-ми страничную книгу «Шекспир? Это писательский псевдоним Джона Флорио» («Shakespeare? It is John Florio's pen name»), имеющей такое оригинальное название в титуле, — «Shakespeare? Е il nome d'arte di John Florio». В которой довольно-таки убедительно доказывал, что оба (сам Уильям Шекспир и Джон Флорио) могли тяготеть, согласно шекспировским симпатиям к итальянской обстановке (в пьесах), а также его хорошее знание Италии, которое превосходило то, что можно было сказать об исторически принятом сыне ремесленника-перчаточника Уильяме Шекспире из Стратфорда на Эйвоне. Впрочем, никто не упомянул об хорошем знании Италии Эдуардом де Вер, 17-м графом Оксфордом, когда он по поручению королевы отправился на 11-ть месяцев в Европу, большую часть времени путешествуя по Италии! Помимо этого, хорошо была известна многолетняя дружба связавшего Эдуарда де Вера с Джоном Флорио, котором оказывал ему посильную помощь в написании исторических пьес, как консультант.  

Автор Неизвестeн

Критика / Литературоведение / Поэзия / Зарубежная классика / Зарубежная поэзия