Федор Достоевский. Болезнь и творчество

После припадка Достоевский, по описанию его жены Анны Григорьевны, был оглушен, сонлив, «не осознавал, где находится, терял свободу речи – вместо одного слова произносил другое, и понять его было невозможно». Ощущал слабость, разбитость, боль в мышцах. Упадок сил держался 2–3 дня. Воспоминание о припадке полностью отсутствовало.

Со слов самого Достоевского, он «до мельчайших подробностей помнил, что было до припадка, а вот что было после припадка часто забывал» (амнезия). Свои припадки называл «головной дурнотой» или «кондрашкой». Врачи советовали не приближаться к горячей плите, к глубокому водоему, хотя можно было захлебнуться и в луже, не подниматься на высоту. Поэтому он никогда и нигде не чувствовал себя в безопасности. И ему приходилось контролировать себя и предупреждать всех новых лиц о том, что у него эпилепсия.

Помимо судорожных припадков, у Достоевского были и бессудорожные приступы (эквиваленты припадка). О них он писал друзьям: «За два года до сибирской ссылки во время неприятностей у меня открылась странная и мучительная нервная болезнь – мне казалось, что я умираю, что я в летаргическом сне. Потом эта отвратительная болезнь прошла. Ни в пути, ни в сибирской каторге я ее не испытывал, вдруг почувствовал себя бодрым, свежим, крепким и спокойным, хоть приступы падучей продолжались».

Значительно чаще у Достоевского возникали другие проявления эпилепсии – так называемые дисфории – расстройства настроения. Академик Александр Сергеевич Тиганов так их описывает: «Появляются злобность, недовольство всем происходящим вокруг, все им не по вкусу, ко всему придираются. Течение приступообразное». В дисфории он не прерывал работу, но она взвинчивала его нервную систему.

Достоевский рано начал замечать у себя нарушение памяти. В 1858 году он писал родным из Семипалатинска: «Память стала хуже, лица людей забываю и при встрече не узнаю». Его недуг (падучая болезнь) отразился и на его творчестве, хотя и не в выраженной степени.

По воспоминаниям родных, Достоевский с детства «был золотушного сложения», подвержен, как указывалось выше, «хроническим заболеваниям воздухоносных путей». Но доктор Ризенкампф считал, что Достоевского «больше тревожили нервные страдания». Иногда не спал по ночам, утверждая, что кто-то «рядом храпит», и после этого целый день «был не в духе», «раздражался от всякой безделицы», «выходил из себя». «Я как врач заметил его расстройство, требовавшее медицинского пособия». Это расстройство Ризенкампф связывал с бессонными ночами, несоблюдением диеты».

Раздражительность и недовольство окружающим обычно предшествовали припадку эпилепсии или появлялись после него и держались несколько дней. Иногда такие дисфории возникали независимо от припадка. Их нередко провоцировали различные внешние моменты. Чаще это были служебные или житейские неприятности.

В описании характеров или поступков своих Достоевский нередко прибегал к детализации, но она мало ощущалась из-за гениальности повествования. Его болезненная обида иногда доходила до ненависти к обидчику. В силу инертности нервных процессов (мышления) он долго не мог простить оскорбления. Он жил в том же мире, что и окружавшие его лица, но восприятие этого мира определялось особенностями его личности.

Тургенев знал о болезненном самолюбии Достоевского о его острой реакции на критику, но в силу своей юношеской беспечности не придавал этому значения. Это породило взаимную неприязнь, и они много лет при встрече не подавали руки друг другу.

По воспоминаниям современников Достоевского, его многие не любили, считали злым и раздражительным, желчным. О своей болезни он писал в 1867 году Майкову: «Припадки добивают окончательно, и после каждого я сутками не могу собраться с рассудком. Воображение у меня есть, и нервы есть, а памяти нет».

Некоторые считали, что в его характере «недостает гибкости и слишком много резкости и твердости». Немного было тех, кто хорошо понимал его мятущуюся душу, его настроение, колебавшееся от добродушия до злобности. Черты его характера были не столько врожденными, сколько видоизмененными болезнью. Алексей Сергеевич Суворин (псевдоним «Незнакомец») – литератор и публицист – подметил еще одну черту его душевного состояния: «Мы все знаем, что когда-нибудь умрем, но это общее положение, оно не страшит нас или страшит только во время какой-нибудь опасности, а Достоевского эта опасность всегда присутствовала, он постоянно был как бы накануне смерти».