Фейрум

Змей спал. Ему виделось многое: что было давно и чего не случалось. Чем он жил и не мог обладать. Судьбы, люди, этажи… Одни оставались, другие уходили. У них были жизни за пределами грез.

Липа перевела дыхание.

Она смотрела в глаза Змея, словно спрашивая: «Можно?»

Он склонил голову, позволяя коснуться золотой чешуйки у основания рогов. «В каждом из нас сидит свой Змей», – сказал однажды Игнас.

И еще кое-что: «Никогда не говори “конец”. Всегда думай: начало».

Они с Джеком оказались правы. Если ее история воплотится в реальность, это будет прекрасным началом. В любом из миров.

Все связано – и все связаны – в не-времени.

Женщина, ставшая хранительницей Дома, вернулась к мужу и сыну – в те времена, когда была Мам-Улей и учила детей английскому. В ее кухне вкусно пахло ватрушками, а на подоконнике цвела герань…

Будущий охотник, чье имя означает «нарушитель спокойствия», увидел Черный Берег и Гору, которая сверкает на солнце, – самую высокую из всех. Он встретил отца и вместо стеклянных бусин получил на празднике костяное ожерелье…

Сирена, оказавшаяся в Прослойке, отыскала путь к родным берегам…

Доктор, в чьих руках оказалась сыворотка, продолжил работать над исцелением тех, кого отравила Скорбь…

А в городе Килларни на юго-западе Ирландии родился мальчик. Мать назвала его Морагом – «великим», и это вовсе не девичье имя, кто бы что ни думал…

Чувство вины и тревоги сменялось покоем.

Они уходили прочь: темные силуэты скользили вдоль берега, пока не растворились в лунном свете. Баб-Уля оглянулась и всплеснула руками. Игошка помахал на прощание. Лагард произнес:

– До встречи, chérie. – Она могла угадать его интонацию на любом расстоянии. Клирика с ними не было, но Липа знала, что он ушел вместе с Домом. Это место – сад, берег, озеро – тоже перестанет быть, прежде чем она сосчитает до трех.

Лунную ночь сменила темнота.

Скорбь встретила проснувшегося Змея. Попыталась оплести побегами, как когда-то давно: страшным было столкновение двух сутей, не предназначенных для человеческих глаз. Вот только вместо черных цветов распустились вишневые бутоны. Исчезли изумрудные огни – все, кроме одного. Он следовал за людьми, шагавшими по звездной дороге в мир, где жива надежда.

Потому что иначе все не имело смысла.

Липа едва сдерживала слезы, провожая Акто: он ластился к тыльной стороне ладони, не желая уходить. Совсем взрослый – изумрудный маячок с янтарной сердцевиной. Исчезнут ли анимоны вместе с Гнилью? Вряд ли. Прослойка будет всегда – тонкая мембрана между клетками миров. Но как же сложно прощаться, играя роль наблюдателя и стороннего рассказчика в последнем акте пьесы. Ей хотелось обнять Игнаса напоследок, но в его левой, единственной, руке лежала ладонь Черри. У него получилось.

Кто знает, может, в одном из сотен миров, столь разных и все-таки похожих, у Джима есть младшая сестра. Она любит его. И протягивает мизинец в знак доверия, что бы ни случилось.

Скорбь не исчезла, просто приняла поражение, ведь Уяга и Унктехи не могут существовать друг без друга, как день без ночи: там, где время не стоит на месте, оно неизбежно приносит горечь. Потери. Новую жизнь. В конце концов, ничто не кончается. Жизнь – не история.