Фейрум

♬ Tyrone Wells – Give It Time

В Бранове отцвели липы.

Она сидела на скамье в тихом сквере; солнце светило в спину. Ветер путался в волосах и уносился прочь – плясать на водной глади, ловить брызги фонтанов. Перелистнув страницу учебника, Липа закрыла глаза. Уже не считая до ста, как в детстве, просто зная: все будет хорошо.

Маму выпишут через два дня – когда будет готова история болезни. Никаких признаков психоза, нарушения координации и уж тем более атрофии коры головного мозга. Врачи разводили руками и, кажется, собирали консилиум, но после функциональной томографии сдались.

При встрече мама ее узнала.

– Привет, соня, – улыбнулась она краешком губ. Осунулась после лекарств, но взгляд был ясным.

Липа сжала ее ладонь и едва не разревелась. Как на острове, только по иной причине. В ночь знакомства с Игнасом она считала себя никчемной, неспособной бороться со временем. С тех пор многое изменилось. Ей потребовалось несколько слов и твердое намерение все исправить.

– У тебя ресница на щеке. Загадывай желание.

Пришлось исполнить маленький ритуал и сдуть ресницу с маминого пальца. Липа призналась, что желание – самое главное – она загадала чуть раньше.

Это все, что она на радостях запомнила из того дня, не считая разговора с Витом по телефону: спешила поделиться новостями. У него через месяц намечался сольный концерт в «Легенде»: билеты раскупили за несколько часов.

Липа покидала остров со смешанными чувствами. Фейрит исчез – никакого намека на воронку, – но стоило ли доверять Койоту? Вот что тревожило. В итоге между верой и неверием Филиппина выбрала первое, а дальше – жизнь покажет.

На закрытые веки легли чьи-то ладони. Липа инстинктивно вскочила. Ударила не глядя, но запястье перехватили и бесцеремонно отобрали книгу.

– Помилуйте, миледи! Если это роман девятнадцатого века, я сочту, что вам не хватило приключений.

Джек перемахнул через спинку скамьи и уселся с краю.

– Пособие по микробиологии? – Глянув на обложку, он изобразил крайнюю степень разочарования. – Ты в медицинский решила поступать? Или впрямь не хватило?

Она глядела на него, не смея моргнуть. Джек. Настоящий. Не проекция, не сон. Кожаная куртка со значками, а на шее – шнурок с кольцом-гвоздиком.

– Чего молчишь? – Серо-зеленые глаза сощурились. – Если не скучала, так и скажи. Пойду себе…

– Дурак.

Он расплылся в довольной улыбке.

– Так-то лучше. Красиво тут у вас: солнышко, зелень, птички поют. Скучно на первый взгляд, но для совместной старости – самое то.

Она не сдержалась, прыснув от смеха. Планировать старость не в Джековой натуре, но как же приятно было видеть его таким – небрежно-обаятельным, балансирующим на грани серьезности и шутки.

Она скучала.

– Где ты был? Расскажешь?

– Даже если это займет все время до старости?

– Даже если так.

– Учти: никакой учебы. Ни встреч с друзьями, ни киношек с попкорном. Будешь слушать старого Джека, пока не позеленеешь от скуки.

Она толкнула его в плечо.

…И не пустишь корни, сидя на лавке. Потому что такова плата за историю о стране Фантазии[56].

– Я готова принести эту жертву.

– Как скажешь! Обратной дороги не будет. Все началось давным-давно, в лето тысяча восемьсот сороковое от Рождества Христова. Оно же семь тысяч триста сорок восьмое от сотворения Мира…

Джек говорил о чем угодно, но не отводил от нее взгляда, пристального и теплого, словно свет, проникавший сквозь листву.

– Да к черту! Истории подождут. Вашу руку, миледи.

– Исправляешь упущение?

– Надеюсь, еще не поздно.

– Учти: никакого шоттиша.

– Значит, мазурка!

Поймав ее ладонь, он закружил Липу в ореоле солнечного света. Учебник остался сиротливо лежать на скамейке.

Воскресный вечер гудел перебором струн и хором голосов. Посетители толпились у барной стойки, выходили на крыльцо с напитками в руках, смеялись, спорили, фотографировали друг друга на фоне кирпичных стен с постерами Slayer и AC/DC. Целые компании с трудом помещались на кожаных диванах. Все столики в «Легенде» были заняты к восьми часам.

Вит уже находился на сцене: настраивал инструмент, подключал аппаратуру. В такие минуты он казался собранным, как хирург перед операцией, без права на ошибку. Липа ободряюще улыбалась или показывала большой палец, когда он оборачивался, ловя ее взгляд. Она ни капли не сомневалась в дяде: талант и мастерство не уходят, меняются лишь темы, на которые творец – художник или музыкант – хочет поговорить с публикой.

Творчество – это всегда диалог. Разделенный опыт, боль, тоска, восторг, связующая нить между людьми, чьи роли могли меняться по щелчку пальцев, – и вот уже автор становился слушателем, привнося что-то свое в понимание сути. Как говорил один мудрый писатель, цель любого искусства – почувствовать себя менее одиноким[57].