Фейрум

Последний аккорд прозвучал не точкой, а многоточием. Липа завороженно слушала тишину – несколько секунд понадобилось публике, чтобы вернуться в реальность, и снова смех, и звон стаканов…

Шальная улыбка Джека мелькнула в луче света, когда Вит объявил следующую песню. Кавер на Lime Tree Arbour Ника Кейва недвусмысленно намекал на ее прозвище. Для Деревца это стало обещанным сюрпризом.

I put my hand over hers down in the lime tree arbour…[61]

Даже если бы день закончился на этом моменте, он остался бы в памяти навсегда, как северное сияние или бирюзовые воды Хавасу. Одним из тех дней, которые делят жизнь на «до» и «после».

And I do love her so[62], – голос Джека опустился до шепота, ставя точку в финале.

В жизни Филиппины начинался новый сезон.

Special 01 Колыбельная

♬ Lisa Hannigan – Amhrán Na Farraige[63]

Осенние костры горели на окраинах Килларни. В канун Мабона[64] горожане готовились к ежегодному фестивалю. Праздник урожая, по мнению Беатрис, был подобен лесному пожару: пламя вспыхивало в разных уголках города – от благотворительной ярмарки близ собора Святой Марии до вечернего концерта на стадионе Фитцджеральда.

В этом году она пропустит выступление и не поднимется на сцену вместе с хором. Сестра Аннора отговорила ее от репетиций после Лугнасада[65] – не в церкви, а в собственной кухне, за поеданием черничного пирога. Сказала, что волнение, даже приятное, может навредить ребенку. На что Беатрис только улыбнулась. Иногда она думала, что у нее не одна мать, а по меньшей мере дюжина: так члены прихода заботились о ней. Не все, конечно. Многие до сих пор смотрели косо и переходили на другую сторону улицы, завидев «дочь Иезавели[66] с Хай-стрит».

Поначалу эти взгляды приносили почти ощутимую боль, как если бы в нее бросали камни. Но однажды мать крепко взяла ее за руку и отвела во двор. И там, пока они вдвоем вязали изгородь из камыша, сказала:

– То, что случилось с тобой, – бесчестно. Но это не делает тебя плохим человеком. Или твоего малыша. Запомни это крепко, девочка, и никогда не трать силы на оправдания. На попытки что-то доказать. То, что дают тебе другие или бросают вослед, – не твой выбор. Твой – принимать или нет.

Беатрис сжала зубы. Выбора у нее никогда не было: католическая Церковь поддержала поправку к конституции о запрете абортов. Она бы не смогла избавиться от ребенка, не нарушив закон. Не то чтобы она всерьез об этом задумывалась…

– Ты все поняла?

– Да, мама.

В их семье не спорили. Это правило установила прабабка Лиадан, к которой Беатрис направлялась. Они с бабушкой Синид были похоронены рядом, у северной дороги, огибавшей кладбище. Тропы сходились на перекрестках и снова разбегались. Беатрис шагала вдоль обочины, придерживая платье на животе, чтобы не раздувало ветром.

В день, когда сутки разделены пополам, было принято поминать покойных женщин в семье. Эту традицию успешно возрождали язычники-виккане, но Беатрис не видела противоречий. Некоторые идеи, заповеди или ритуалы могли существовать в любой религии, потому что в основе их лежало нечто простое, объяснимое без слов. Ghrá[67]. Привязанность и уважение.

Из-за туч показался край солнца. Озерная гладь поблескивала вдалеке. Беатрис спустилась в овражек: туфли из тонкой кожи заскользили по влажной земле, на подоле остались колючки. Знала бы сестра Аннора, чем она тут занимается!

В ладонь лег большой лист, резной по краям, наполовину алый, как сердцевина костра. Следом она опустила в карман еловую шишку и несколько желудей. Еще одна традиция – украшать дом собственноручно собранными букетами. Беатрис помнила, как они всей семьей устраивали пикники, когда она ходила в начальные классы. Ее поделки – желудевые человечки с руками-ветками и глазами из пластилина – занимали призовые места на школьной выставке.

Повинуясь порыву, она достала желуди из кармана. Черешки выпросила у бузины. Игольчатое платье для куклы отдал тис. На пальцах осталась липкая смола, на губах – совершенно детская улыбка.

Поделку Беатрис оставила на каменной плите, рядом с памятником бабуле Синид, расчистив его от сора и палых листьев. Тут же положила кусок тыквенного пирога, украшенного семечками, и ожерелье из рябины.

– Это тебе. У нас все по-старому. Мама поехала к дяде Киану и тете Фло – проведать и передать гостинцы. А я вот – сюда…

Порыв ветра ударил в лицо. Тени от крестов тянулись к дороге. Беатрис поднялась с колен и отряхнула промокшее платье. Через несколько секунд она поняла, что это не вечерняя роса. Оглянулась на город.

От кладбища до больницы – путь неблизкий.

* * *

Он родился на рассвете, когда ночь встречала день.

Крепкий мальчик весил больше половины стоуна[68]. Акушерка шутила, что вырастет сильным, как Финн Маккул, но Беатрис подумала: она всем так говорит, чтобы успокоить матерей – особенно рожающих впервые – и заставить улыбнуться.