Фельдъегеря генералиссимуса

— Так вы мне не ответили, — продолжил бесстрастно задавать свои вопросы управляющему Христофор Карлович, — читали вы это письмо или нет?

— Конечно… читал, но и только.

— У меня к подсудимым, ваша светлость, вопросов больше нет, — сказал Христофор Карлович и сел на стул.

Вопросов у нашего сказочника, действительно, больше не было, а вот у Порфирия Петровича их было много, но задать он их не мог.

А коленку его бедную Жаннет так испинала, что он после обеда прихрамывая из-за стола вышел.

Пульхерия Васильевна руками аж всплеснула, когда эту коленку в бане увидела, и заохала: «Кто же вам ее так измордовал?» — «Служба у меня такая, — ответил капитан артиллерии в отставке. — Голова зато цела — и на том спасибо!»

Вот какую баталию под столом наша Жаннет нашему Порфирию Петровичу устроила. Ножки-то у нее крепенькие, балетные были; а носочки пуантовые покрепче ядер чугунных!

«Только спустя два месяца я понял, — написал в своей тетрадке Порфирий Петрович, — зачем она своими «ядрами» в мою коленку била. Если бы я встретил ее сейчас и будь она мужчиной, непременно на дуэль эту «француженку» вызвал, чтобы ее проучить. Нельзя так подло даже праведные дела делать! Впрочем, и я не без греха…»

— Благодарю, — сказал старый князь Христофору Карловичу. И тут же в столовой зале появился дежурный офицер. — Арестовать этих подлецов, — сказал ему князь. — Вывести за ров, — добавил, когда управляющего и графа Ипполита солдатики окружили и штыки свои на них наставили. — И расстрелять! Исполняйте.

Разумеется, тотчас в столовой зале воцарилась тишина такая глухая, что лишь дежурный офицер — капитан Миронов — смог перекричать эту тишину.

— Есть, — радостно отдал он честь старому князю, — исполнять! — И со своими солдатиками вывел управляющего и графа из столовой залы.

Я никак не мог в толк взять, почему никто слова даже не сказал? Ведь со стороны старого князя это было форменное самодурство и самоуправство! Неужели, даже княгиня Вера ничего ему не сказала?

— Сказала! — захохотало привидение из темноты. — Сказала такое, что ей до сих пор стыдно. — И разумеется, хохочущее привидение не отказало себе в удовольствии облить княгиню Веру грязью. И тотчас кто-то влепил ему звонкую пощечину!

— Душа моя, — услышал я голос старого князя, — пойдем отсюда. Пусть господин писатель сам во всем разберется.

— Несправедливо будет, Николай Андреевич, — ответила княгиня Вера, — оставить его одного с этим… — И она назвала по имени серебряного убийцу. — А Порфирий Петрович, — обратилась она ко мне, — этот обед нарочно так описал. Не так все было на самом деле!

И как я ее потом не просил: «А как было на самом деле — и почему Порфирий Петрович, как вы утверждаете, неверно и нарочно так обед описал, зачем?» — она молчала. Правда, один раз мне сказала: «Дался вам этот обед! Разве в нем дело?» — «А в чем?» — тут же спросил я ее. И опять молчание. И все же, наконец-то, ее умолил — и она мне рассказала, что было на самом деле на обеде. Но об этом потом; может быть, в третьей части моего романа.

И тут же старый князь разразился веселым смехом:

— На казнь вас не приглашаю! — И вид у него был полководца, только что одержавшего полную победу над неприятелем. — Хотя, конечно, думаю, что картина будет презабавная, — добавил серьезно — и брови свои нахмурил. — И поучительная! Пусть свой позор они без свидетелей примут. Христофор Карлович, — обернулся он к своему секретарю, — вы напомнили капитану Миронову, чтобы пули непременно были из воска, а не из сальных свечей?

Христофор Карлович промолчал.

Посчитал, что вопрос был чисто риторический?

Думаю, что поэтому. Он никогда ничего не забывал! Хотя, господа читатели, что у этого остзейского немца было на уме, один Бог ведает! Напомнил ли он капитану или нет, мы скоро узнаем.

И старый князь, не дождавшись ответа, обратился к Марии:

— Извините меня, племянница, — сказал ей насмешливо, — что я так решил вашего братца наказать. Но уж больно подло он со всеми нами хотел расправиться. Чужими руками — да еще и наушничая. Кстати, что пишет вам ваш брат Денис Балконский? В последнем письме Александр Васильевич о нем хорошо отозвался.

— Пишет, — чуть слышно ответила Мария — и слезы светлые и горючие покатились по ее щекам.

Почему она не встала на защиту своего старшего брата? Почему не бросилась умолять старого князя, чтобы он пощадил его? Ведь казнь, которую придумал для него старый князь, пострашней была взаправдашней казни!

Не любила брата?

Нет, она его любила.

Тогда почему?

На все эти вопросы у меня есть один ответ — не знаю! Да и никто не знает. Разгадать женское сердце, да к тому же лесбийское, не дано никому.

Но вот что она написала об этом обеде в своем письме Катишь Безносовой.