Фельдъегеря генералиссимуса

Уже тогда, на Мальте, в 1802 году Александр Васильевич Суворов высказал открыто императору Павлу Ι пагубность седьмого, секретного, пункта Мальтийского Договора.

«Позвольте мне самому решать, — ответил император нашему полководцу, — что пагубно для России, а что нет! — И добавил не без издевки гневно: — Вы гений на полях сражений, но сущее дитя в делах политических!»

К прискорбию нашему, оба были правы.

При неукоснительном исполнении этого пункта… неминуемая — и скорая гибель грозила России, но нарушение его или его отсутствие в этом Договоре (на чем настаивал Суворов и «мягко советовал» император Франции Наполеон) грозило той же гибелью, правда весьма отдаленной, но неизбежной.

Под гибелью России я подразумеваю гибель Великой России! Другой эпитет для России, как вы понимаете, нам неприемлем, оскорбителен, смертелен.

Парадоксальность сего пункта происходила, как тогда говорили, из-за Географии.

Не соединялось бы Черное море с морем Средиземным проливами, не было бы этого пункта. И тут же кто-то из наших дипломатов сострил (кажется, граф Ипполит Балконский): «Для того Бог создал эти проливы, чтобы соединяя моря — разделить континенты. Так же поступил и наш государь. Седьмой пункт — тот же пролив между Францией и Россией. Соединяя — разделяет!»

Шутка была плоской, но не лишена основания, хотя не седьмой пункт разводил Францию и Россию по разные стороны, как сейчас любят выражаться, баррикады. Развело то, что два императора поделили между собой прутиком на мальтийском песке.

Но такова природа всего сущего, как сказал философ. Рождение — первый шаг к смерти. Ничто не вечно, особенно военные союзы между великими державами.

И все же, словами Пушкина, только «гений — парадоксов друг» — идет наперекор даже вечности. А они несомненно были гениями: и Павел Ι, и Наполеон, и Суворов.

То ли Кречинский, то ли Ключевский,[8] Из неопубликованного, 1901 г., с. 12.

— Да ничего бы не было! — возопил Павел Петрович, как только продиктовал мне этот эпиграф. — Будь этот седьмой пункт действительно секретным, — добавил он уже спокойно, — ничего бы этого не было. — И тяжело вздохнул.

— Чего бы не было, Павел Петрович? — спросил я его.

— Всего этого! Ни фельдъегерей, ни прочих мерзостей. Не прознай англичане про этот пункт, разве бы они посмели?! А все Ипполит, «остроумец» этот, подгадил. Он, бестия, сей пункт… да и весь Договор на блюдечке с голубой каемочкой им выложил!

— А нельзя ли попонятней и подробней? Что посмели? Что за чертов этот пункт? И как граф Ипполит им выложил? Из-за чего?

— Не спешите. Все расскажу. Я не писатель ваш и не Порфирий Петрович — таить ничего не буду!

И хотя я не был на Босфоре –

Я тебе придумаю о нем.

Сергей Есенин

И трубит хмельной фельдъегерь в крутень пустозвонных пург.

Павел Антокольский

Глава первая

Я произвел его в генералиссимусы; это много для другого, а ему мало: ему быть ангелом.

Павел Ι[9]