Фельдмаршал

Выпив ещё, они собрались и покинули охотничий домик. Здесь к ним присоединилась охрана и прислуга. И они направились в сторону компании охотников, разноголосый шум которой и лай собак разносились далеко окрест по осеннему лесу, сырому и неуютному.

По дороге они продолжили беседу всё о том же, что волновало обоих. Беседуя так, они не заметили, что псари с егерями подняли оленей. Вернулись мыслями к происходящему только тогда, когда услышали зов охотничьего рожка, «протрубившего воду» – один длинный и четыре коротких сигнала, повторились два раза.

– Пора брать дичь! – благодушно усмехнулся Кристиан, расслабляясь после этого нервного разговора, возмущённый происками демократов из Любека.

Да, собаки загнали оленя в воду, обложили его, об этом сказал сигнал рожка. Ему теперь никуда не уйти.

«Так же как никуда не уйти и вот ему, датскому королю, без денег-то!» – с удовлетворением отметил Густав, что для него, для Швеции, наступила передышка, когда со стороны Дании не будет постоянной угрозы его правлению.

Гроза на севере пошла на убыль…

За делами, переговорами, охотой, отдыхом, развлечениями время пролетело быстро.

– Мой свойственник, – обратилась Катарина к Кристиану на одном из ужинов. – Вы не рассудите меня с мужем. Какая охота привлекательнее: соколиная или с гончими… Гнаться сломя голову за кабаном или оленями?.. Неужели это доставляет удовольствие?

– Да, соколиная охота более изысканная, – осторожно высказался Кристиан, приняв сторону королевы.

Густав промолчал…

На десятый день визита свояка он заметил, что тот стал нервничать.

А вечером, за ужином, в присутствии королевы Кристиан заявил, что собирается покинуть гостеприимный двор Густава.

– Дела! – лаконично промолвил он на вопрошающий взгляд Густава. – Государственные!.. Не ждут…

Густав не стал ни о чём спрашивать его. Сразу же по приезде Кристиана он приставил своего пажа к Катарине: присматривать за ней, о чём она будет говорить со свояком. И тот накануне донёс ему, что королева жаловалась Кристиану на него, на Густава, на его несносный, вспыльчивый характер.

– И она сказала королю… – тихо лепетал бедный паж, понимая, что это донос на королеву, и страшась последствий для себя. – Что вы можете благодарить Бога, мой свойственник, за вашу счастливую звезду… Ибо незадолго перед этим совсем иначе хотели поступить с вами!..

Сказано это было королевой громко, видимо, рассчитывали на посторонние уши.

Кристиан мило улыбнулся, тихо пробормотал: «Благодарю вас за это предупреждение»…

Он не поверил ей. Уже много раз убеждался он в искренних отношениях свояка.

Проводы его были так же пышно обставлены, как и встреча. Густав выразил надежду на то, чтобы такие встречи проходили чаще, поскольку так быстрее решаются общие для них проблемы.

Кристиан взошёл по трапу на борт своей галеры.

На ней подняли паруса. И она медленно отошла от пристани, величаво покачиваясь на слабых прибрежных волнах.

Кристиан прошёл на корму, вскинул вверх руку. И в этом жесте, нерешительном, скованном, отразилась его печаль и прощание со Швецией. Из встречи и бесед с Густавом, присматриваясь к нему, глядя в его серые холодные глаза, на его благообразную бороду, он увидел нового короля Швеции: жёсткого, расчётливого, который не уступит в торгах и сотой доли кроны[88]. А уж тем более не поступится ни на йоту своими правами или землями. Скорее начнёт шаг за шагом отбирать у соседей когда-то принадлежавшее Швеции или же плохо лежащее… И он понял, что Швеция потеряна для Кальмарской унии навсегда и следует готовиться к новым неожиданностям с её стороны.

Кристиан, стоя на корме, ещё долго махал рукой Густаву и Катарине…

Его галера, плавно и бесшумно набирая ход, с поднятыми белоснежными парусами вышла из стокгольмских шхер. В открытом море к его галере присоединились датский флот и почётный эскорт шведских кораблей. И вся эта армада двинулась к горизонту, постепенно превращаясь в белую полоску, затем исчезла с глаз вдали морской.

Весь этот день Густав сдерживал гнев на супругу, готовый вырваться в любую минуту. Вечером же всё накопившееся у него прорвалось.

– Зачем вы, дорогая моя, говорили ему это?.. Зачем?!

Он, бледный, как и она, заходил стремительно по палате.

– Зачем жаловались, что я поступаю с вами скверно? Зачем?! И что я способен был изменить своему слову! Я дорожу своей честью!.. У меня и в мыслях не могло появиться что-то нехорошее по отношению к свояку, Кристиану!

Он, взвинченный этим поступком королевы, бегая по палате, схватил машинально деревянный молоток. Тот лежал на скамье подле стены, где стоял его рабочий письменный стол. За ним он просиживал долгими вечерами, особенно зимой, подсчитывая скрупулезно расходы и доходы своего королевского двора. Да, у него были казначеи. Неплохо вели дела. Но всё равно он не доверял им. Знал по прошлому, хотя бы по истории с тем же верным слугой, который тогда, пятнадцать лет назад, хотел обокрасть его, бежал с его золотом…

Помахивая машинально молотком, уже даже забыв, что он у него в руке, он подступил к супруге.