Фельдмаршал в бубенцах

Сойдя с моста, Паолина привычно припустила бегом, стремясь скорее преодолеть темнеющую просеку. Лес шумел на ветру, и за скрежетом веток она не сразу расслышала приглушенный стук копыт, а потому едва не взвизгнула, когда из-за поворота тропы на нее рысью вылетел конь. Всадник резко натянул поводья, осаживая скакуна, и спрыгнул, взмахнув черными полами плаща, будто крыльями. Девушка отшатнулась на несколько шагов, натыкаясь спиной на ствол дерева, а всадник двинулся к ней, сжимая в руке хлыст. В горле костью застрял крик.

— Паолина, — порхнул навстречу знакомый голос, — прости, я не хотел тебя испугать.

Девушка застыла.

— Пеппо? — обронила она, зачем-то еще теснее вжимаясь в ствол. — Ты?.. Здесь?..

А он вышел из тени, встречаясь с ней глазами, и Паолина вдруг ощутила, что не удивлена. Совершенно не удивлена, словно точно знала, что он непременно вернется. Он ведь обещал вернуться, уезжая, а ее Лукавый никогда не подводил, появляясь всегда, званый или нет.

Пеппо молчал, все так же растерянно вертя ненужный хлыст в руках. Потом бросил его наземь, но так ничего и не сказал. Он очень изменился… Невероятно возмужал, раздался в плечах, приобрел легкий столичный лоск и особую уверенность, какую накладывает на человека ставший привычным достаток. Но все равно казался прежним, какими кажутся лица, вспоминаемые каждый день месяц за месяцем.

И Паолина вдруг поняла: она ждала. Ждала отчаянно, нетерпеливо, дыша лишь этим ожиданием. Нелепый Лукавый… Он хотел вернуть ей «правильную нормальную жизнь». И не умел понять, что без него в ее жизни ничего не будет ни нормально, ни правильно.

…Пеппо сто раз представлял эту встречу. Он вовсе не для того мчался сюда, изнемогая от страха и ревности, и вовсе не для того продумал каждое слово, чтобы теперь молчать, как идиот. И он уже собирался что-то сказать, как вдруг взгляд Паолины заполошно метнулся ему за спину, а меж лопаток больно ткнул ружейный ствол.

— Ах ты, шельма паскудная! — рявкнул кто-то сзади. — Руки подними, поганец!

— Папа! — Паолина рванулась вперед, но тот же грозный голос прорычал:

— Чего «папа»-то?! Домой беги, безголовая! Сколько можно талдычить: не шатайся одна, так нет же, ищет приключений по лесам! А ты чего стоишь? Руки поднять, я сказал!

В спину врезался второй тычок, и Пеппо послушно воздел руки.

— Мессер Кьяри? — вопросительно окликнул он. Ответом был третий тычок.

— Я самый! То-то мне в трактире доложили — хлыща какого-то столичного черти принесли, сидит, о Паолине расспрашивает. Давай, лахудрин сын, выкладывай, чего тебе от моей дочери приспичило!

Паолина, все так же растерянно стоящая на месте, вдруг увидела, как губы Пеппо чуть дрогнули улыбкой.

— Все скажу по чести, — заверил он. — Можно только руки опущу?

— А ты попробуй! — рыкнули из-за спины, сажая промеж лопаток очередной синяк.

— Хорошо, — покорно кивнул Пеппо, — разрешите тогда отрекомендоваться. Джузеппе Орсо Ремиджи, оружейных дел мастер из Венеции. Я к вам, по делу… Можно так сказать.

Упиравшееся в спину дуло слегка ослабило давление.

— Слушаю… — хмуро проворчал Кьяри.

Юноша откашлялся, вдруг не ко времени охрипнув.

— Мессер Кьяри. Я приехал… чтобы иметь честь просить руки вашей дочери, моны Паолины. Кольцо в правом кармане.

Барышник моргнул. Потом снова. А потом медленно опустил аркебузу.

— Погоди. Ты это… тот парнишка, что ли, что Паолину из Венеции привез?

— Я самый, — отозвался Пеппо, все так же держа руки над головой.

— Вот черт, и не узнать, а?.. — пробормотал Кьяри и тут же вновь нахмурился. — Ты того, руки-то опусти! Еще не хватало мне сплетен, что к моей дочери женихи под прицелом сватаются.

Паолина, совершенно ошеломленная этим нелепым спектаклем, готова была неприлично расхохотаться, а Пеппо опустил руки и обернулся к барышнику. Кьяри взъерошил бороду, строго глядя оружейнику в глаза, а потом сконфуженно откашлялся точь-в-точь, как он.

— Вот оно как. Мастер… А я, грешным делом, думал: вы этот… лицедей. Это ж вы тогда у нас на площади на дудке играли? Душевно еще так, аж бабы плакали. Паолина, ты того, чего молчишь-то? Сразу б объяснила, что к чему. Вы, сударь, не обессудьте, я ж ведь не со зла. — Барышник повесил аркебузу на плечо и не без церемонности кивнул. — Вы, поди, с дороги. Пожалуйте к нам ужинать. Опосля и потолкуем. А я пока домой по-быстрому, мать подготовлю. А то начнется… Причитания бабские…

Он не стал ждать ответа, затопав по просеке к деревне. Кьяри был человеком практичным и, уже придя в себя, размышлял, какое приданое прилично дать за единственной дочерью, чтоб не ударить в грязь лицом перед венецианскими франтами.

Пеппо и Паолина остались на просеке одни. Секунду помолчав, девушка сокрушенно покачала головой:

— Господи, все не как у людей…

Но юноша уже сжимал ее в объятиях.

— Мы же решили ничего не менять… — пробормотал он куда-то в растормошенные ветром пряди, выбившиеся из ее кос.

* * *