Фельдмаршал в бубенцах

Герцогиня ни разу не перебила. Она молча смотрела в окно, и Ромоло иногда казалось, что она его вовсе не слушает. Но капитан умолк, и Лазария коротко вздохнула, будто просыпаясь.

— Странно услышать… сюжет неле… пого романа, в котором сам… был персонажем. Как мы с Бениньо… оказывается… похожи. Он тоже просто хотел стать любимым сыном, — словно невпопад, пробормотала она. — Ромоло… а где ваши мятеж… ники?

— Под арестом, сударыня, ждут трибунала.

Лоб герцогини прорезала морщина:

— Господи. Ромоло… вы уже передали дело в суд?

— Нет, ваше сиятельство, мне нужно ваше распоряжение.

Лазария вздохнула, будто от ноющей боли:

— Если боги отказываются… делать правильно, то смертные вынуждены делать, как умеют. Отец Руджеро любил… так говорить. Замните это дело, Ромоло. Прошу вас. И так… довольно жертв. Ступайте.

Капитан не удивился. Выходя из библиотеки, он подумал, что Морита нужно сразу же приставить обратно к службе и велеть Фарро получше приглядывать за парнем. Но что делать с почерневшим от горя стариком, в которого превратился Клименте после известия о смерти полковника, Ромоло пока не представлял.

…Часы шли, а Лазария сидела совершенно одна, едва замечая, как комната наливается сумерками. Она вообще мало что замечала весь этот последний месяц, потеряв к миру остатки интереса. У нее осталось одно-единственное занятие, погружаясь в которое ей удавалось волочить за собой все тяжелеющую цепочку дней и ночей.

Молча глядя в пространство, она мысленно рисовала огромное полотно, то приближаясь к нему, то отходя назад и созерцая плоды своего труда. То была горная гряда, сотрясаемая гулкой утробной дрожью земли. Необъятные скалы рушились вокруг, взметая клубы пыли и обломков, и только ее кресло неподвижно стояло среди грохочущего хаоса.

Дамиано… Остроконечный пик. Некогда черный, как доминиканская ряса, вдохновенно-строгий в чистоте прямых линий, слегка размытых кисеей тумана, скрывавшей его вершину. Он лежал теперь грудой обломков у самых ее ног.

Полковник Орсо… Могучий утес, незыблемый и неколебимый. На его скользких гранитных склонах не росло ни клочка травы, и даже горному туру было бы негде поставить копыто. И эта надежная громада сейчас с грохотом оседала в разверзшуюся пропасть.

Лауро Бениньо… Скала, укрытая курчавым пледом вереска, полная жизни и влекущая к себе рокотом ручьев и щебетом каких-то невидимых глазу пичуг. Она дарила прохладу и тень, укрывала от солнца и ветра, а потом вдруг в одночасье рассыпалась зыбким песком, только змеи, изящные, невыразимо грациозные и смертельно ядовитые, с сухим шорохом расползались из разрушенных песчаных нор.

Это полотно было таким живым и настоящим, что сердце порой пропускало удар, а потом начинало колотиться испуганно и торопливо, как ребенок, запертый по недосмотру на темном и холодном чердаке. И герцогиня со сладострастным упоением муки добавляла своей картине деталей, делая ее еще ярче.

Лазария так ушла в это занятие, что не сразу услышала голос лакея:

— Ваше сиятельство. К вам визитер. По делу чрезвычайной важности.

— Я больна, — безразлично отсекла в ответ герцогиня, собирая скалу обратно и прорисовывая прожилки цветного гранита.

— Моя герцогиня, — у кресла возник капитан Ромоло, — прошу покорно принять визитера. Он уверяет, что вы ждете его.

Лазария усилием подняла веки и посмотрела на капитана с усталым раздражением. А дверь вдруг отворилась без приглашения, и в библиотеку вошел незнакомый юноша. Обошел капитана и встал прямо перед креслом недужной.

— Меня зовут Джузеппе Гамальяно, ваше сиятельство, — промолвил он хмуро, словно не замечая ни челяди, ни капитана. — Нам с вами нужно уладить одно дело. И, думаю, мы… достаточно старые знакомые, чтоб обойтись без этикета.

Герцогиня молчала, глядя на наглеца снизу вверх. Молчала так долго, что лакей засуетился у двери, посматривая на незваного гостя, но Фонци вдруг разомкнула сухие губы.

— Все вон. Оставьте нас, — прошелестела она.

Библиотека опустела, а юноша подошел к Лазарии, не отрывая от нее взгляда.

— Сядьте, — прошептала герцогиня.

Гамальяно медленно шагнул к креслу и сел напротив.

— Ближе…

Он придвинулся почти вплотную, и оба умолкли, все так же неотрывно глядя друг другу в глаза.

Время замерло. Лазария жадно всматривалась в резкие черты, будто впервые осознавая, что этот незнакомый парень — реальный человек, а не бестелесный призрак, сотканный из исступленной ненависти и прогорклой вины.

Гамальяно был очень бледен, напряжен, как взведенная тетива. Но герцогиня пытливо и неспешно изучала худощавое смуглое лицо с неуловимо знакомыми глазами, чувствуя, что совсем не боится этого смертельно ненавидящего ее человека.

— Как удивительно смотреть в глаза своей судьбе. Право, не всем это дается, — спокойно проговорила она наконец. — Я знаю, зачем вы пришли, Джузеппе. Вы правы, я ждала вас. И я рада… безумно рада вам.

А Гамальяно, не отводя взгляда, сунул руку под камзол и вынул тонкую флейту. Герцогиня хрипло втянула воздух, и лицо ее побагровело:

— Господи. Это… она.

Гамальяно кивнул:

— Да.

Губы Фонци дрогнули и вдруг надломились горькой улыбкой: