Фельдмаршал в бубенцах

Девушка медленно вдохнула, опираясь локтями о широкие перила. Завтра она будет дома… Скорее бы. А ведь она так и не спросила Пеппо, видел ли он ее родителей. Она теперь вообще не решалась спрашивать его даже о самых простых вещах, будто совершенно постороннего попутчика. И уже казались невероятными и долгие разговоры в церковном саду, и пирожки в полутемной комнате траттории, и ощущение крохотного мира, едва вмещавшего их двоих.

И тут же, словно в ответ, из-за спины донеслось:

— Паолина…

Она вздрогнула и резко обернулась.

— Тише, это только я. — Пеппо приблизился из темноты и облокотился о перила рядом с ней.

Повисла тишина. Настоящая тишина, густая, звенящая, хотя сверчки все так же надрывались в темноте. И Паолине снова показалось, что мир сужается, как высыхающая кожаная перчатка, становясь тесным. Но на сей раз тиски этой перчатки душили, почти причиняя боль, пока девушка вдруг не поняла, что больше не хочет терпеть этого медленного и тягостного удушья. Она обернулась к Пеппо:

— Послушай, я так не могу. Наверное, это неправильно, но у нас с тобой с самого начала все было… не как у людей. И знаешь, так намного проще. Говорить без уверток, не тратить время на условности, прямо спрашивать и получать прямой ответ. И я не хочу ничего менять. Особенно теперь.

Пеппо взглянул на нее, и луна замерцала в темных зрачках.

— Ничего и не изменилось, — спокойно ответил он.

— Вот как? Тогда давай начистоту. Вчера между нами стоял весь мир, и мы были ближе, чем сейчас, когда между нами не стоит и угольного ведерка. Ты всю дорогу молчишь и взглядываешь на меня украдкой, словно я случайная попутчица, мешающая тебе рассказать кучеру неприличную шуточку. — Она осеклась, рвано вдыхая, и сухо проговорила: — Я ни о чем больше не буду спрашивать, обещаю. Лишь объясни, почему ты вдруг стал мне чужим. Почему молча везешь меня домой, точно спешишь вернуть досадный долг. Если мое время в твоей жизни прошло — просто скажи мне об этом и не мучай нас обоих.

— В моей жизни нет не твоего времени, — перебил Пеппо, и в его голосе тоже прозвучал горький надлом, — и я ненавижу эту чертову карету за каждую милю, за каждый поворот колеса! Но по-другому нельзя, и мои желания тут ни при чем!

— Почему?! — Паолина чувствовала, что слезы вот-вот брызнут из глаз, а Пеппо резко и почти грубо отсек:

— Потому что я люблю тебя. Я задыхаюсь от этой любви, захлебываюсь ею. Но если сейчас я навяжу ее тебе — я раздавлю тебя ею, как моя мать сделала с моим отцом.

А предательские унизительные слезы уже лились по ее щекам.

— Зачем ты так говоришь? — Паолина уже не знала, чего хочет добиться и отчего упрямо делает себе все больнее. — Почему ты меня отталкиваешь? Любовь — не бремя. Любовь — подарок!

Пеппо с размаху ударил кулаком по столбу.

— И мешок золота — подарок, если рядом есть хоть одна лавка! А взвалить этот мешок на человека и заставить тащить через лес — это обыкновенный эгоизм.

Девушка сжала руками перила, и грубо отесанное дерево впилось в ладони.

— Я не хочу в Гуэрче. Я хочу быть с тобой. Или мои желания тут тоже ни при чем?

А на челюстях Пеппо вдруг дрогнули желваки. Он обернулся к Паолине и обхватил ее плечи ладонями.

— Ты хочешь быть со мной? — прошептал юноша. — Давай. К черту все, утром я разверну карету, и мы вернемся в Венецию. Я больше не нищий подмастерье, Паолина. Теперь я ношу два дворянских имени разом, и у меня достаточно денег, чтобы ни о чем не думать ближайшие несколько лет. Завидный жених, а? Почти принц. Только вот корона-то у меня — железка в позолоте.

Он чуть крепче сжал пальцы, приникая губами к самому лицу спутницы.

— Ты не знаешь, какой я теперь. Я олух, застрявший между кусками своей жизни. Я снова едва умею читать, не узнаю ни один инструмент, не отличаю пеньковую тетиву от жильной. Я порой натыкаюсь на людей. Мне снится всякая дрянь, и я просыпаюсь с собственным сердцем прямо во рту. Я кричу во сне, боюсь солнечного света, как упырь. Меня злят самые простые вещи, я срываюсь по пустякам. Выходи за меня замуж. И я получу чудесную девушку, а ты — очередного калеку, о котором тебе придется заботиться и терпеть его выходки. Я не для этого забрал тебя из госпиталя.

Паолина спокойно покачала головой:

— Я еще мало знаю о болезнях, Пеппо. Но одно выучила крепко: счастливый человек быстро идет на поправку.

— Не сомневаюсь. Я непременно буду счастлив. Загвоздка в том, что счастлив буду только я. А тебя попросту захлопну в своем счастье, как в сундуке.

— А это позволь решать мне, — повела плечами девушка, но Пеппо лишь сжал их еще сильнее.

— Паолина, это все не для тебя. Я отвезу тебя домой. В твою жизнь, нормальную, правильную. В которой еще не было меня и всего, что я притащил за собой. Потом я уеду. Я должен сам вправить свои вывихи, прежде чем что-то тебе предлагать. Если выйдет так, что ты выберешь кого-то другого, — значит, так было нужно с самого начала. Если же нет… Тогда я снова войду в твою жизнь. И ты сама решишь, выбрать ли меня. А до тех пор… этот мешок мой. Мне его и нести.