Феликс убил Лару

– Садик собираемся открывать! – сказал на прощание Абрам. – И мясной кошерный заводик!..

Иногда по субботам их навещал Протасов, крайне редко с женой и сыном Сашей, чему необъяснимо радовалась Рахиль. Но что-то напрягало ее в жене русского кредитора, будто и не было ее с ними в одном пространстве, будто голограмма ее присутствовала. Абрам объяснял, что и она, когда родила первенца, как будто на три года ушла за грибами… Так-то оно так, но Рахиль сколько бы ни прикладывала усилий, очароваться Ольгой не смогла. Протасов ей был понятен, хоть он и сложного строения. Ей казалось, что мужчина несчастен даже рядом с воплощением своей мечты. Дорога в Бишкек была проложена, рельсы шли параллельно старым и в отличие от ржавого прошлого сияли на солнце платиной. Скоро из Японии должны были прибыть сверхскоростные локомотивы и вагоны к ним…

Протасов унаследовал всю империю Умея, стал самым богатым человеком Востока и Азии и выкупил землю, которую они нашли когда-то с Ольгой. Ту, где они плавали, влюбленные и счастливые, плюясь самородками золота. Он не стал налаживать производство драгоценного металла, а проводил у реки и гор время в полном одиночестве, пытаясь выстроить в голове хоть какую-то концепцию нужности собственной жизни. Он никогда не находил ответа на свой вопрос, но к депрессиям был не склонен, а потому, как учила армия, никаких рефлексий – только вперед.

Они ползли с Сашей ночью по взрытой снарядами и осколками земле, таща за собой спеленатое полковое знамя. Их задачей было водрузить знамя полка Третьего Украинского фронта над комендатурой Одессы, откуда еще отстреливались немцы, дабы лишить фашистов малейшей надежды, что им удастся удержать город.

– Давай вперед! – приказал майор.

– Есть, – прошептал в ответ Протасов и быстро пополз к патрулю. Двое, один побольше, другой помельче, нагло курили в ночи. «Румыны, что ли?» – подумал капитан.

Он тихо подошел в полный рост к врагу со спины, правой рукой обхватил шею того, кто побольше, а левой – того, кто поменьше. Обе шеи хрустнули синхронно, жизнь патрульных закончилась на ползатяжке, улетев вместе с сигаретным дымом, а в это время майор бежал к пожарной лестнице, с древком знамени в руках. Протасов догнал его, чтобы страховать лезущего по лестнице командира. Ночами было еще холодно, а с Саши срывался с промерзшего металла то один сапог, то другой. Протасов подставлял свою голову, сидящую на мощной шее как шляпка белого гриба на толстой ножке … Ступенька за ступенькой – и они добрались до крыши, а там уже побежали к ее краю, с которого свисали фашистские знамена. Срезали вражеские полотна и, расчехлив красное знамя, водрузили его над немецкой комендатурой. Обнялись, поцеловались и побежали обратно к лестнице.

Протасов поскользнулся и упал с самой крыши, ударившись затылком о бетонные отмостки… Но никак нельзя было умирать в такую ночь. Саша, нащупав пульс Протасова, всю ночь тащил его к своим позициям. Капитана приняли в подвал разрушенного одесского дома и передали санитарам, которые бережно уложили его в кузов полуторки и повезли в недалекий тыл, в походно-полевой госпиталь.

– Наше знамя уже над комендатурой! – отрапортовал майор полковнику. Тот тотчас соединился с командованием и доложил о серьезном психологическом успехе.

Это уже позже красное знамя водрузили над Одесским оперным театром, уничтожив врага между Южным Бугом и Днестром.

Он пришел в себя в госпитале и первым, что увидел, было ее лицо. Одно мгновение, взмах черных ресниц, светло-голубые глаза и полуоткрытые губы чуть было не лишили жизни капитана Протасова. Она слегка улыбалась, но совсем отчужденно, представляя себе что-то свое. Сделала ему укол, а потом появился майор Саша. Протасов подумал, что командир решил проведать его, попытался приветно улыбнуться, но в этот момент майор обнял санитарку и поцеловал её в губы. Потом лишь коротко спросил капитана «Как ты, Протасов?» – и ушел в обнимку с ней под весеннее солнце… Раненые обсуждали любовь майора и красавицы медсестры, поговаривали, что скоро свадьба…

Его выписывала старуха, главврач, генерал-майор медицинской службы Ипритова Глафира Фридриховна, похожая на нанайскую старушку. Бойкая, улыбчивая, предчувствующая мирную жизнь, она улыбалась капитану, будто была его родной бабкой.

– До вас тут выписывался один грузин, тоже капитан. Он, так же, как и вы, пытался поднять советское знамя над комендатурой. Гоголадзе фамилия. Но он был ранен еще на подходе выстрелом под правую лопатку. Чудом лёгкое не задело…

– Ну и будь здоров, товарищ грузин! – улыбнулся Протасов. – У нас получилось…

Девятого мая он праздновал Победу в Москве, комиссованный из-под Одессы. Лазарь Вайсбейн, Леонид Утесов, урожденный той же Одессы, пел из всех репродукторов с неподражаемым выговором, и казалось Протасову, что только ему поет народный артист Одессы и всей страны…

Это была единственная война, в которой победил Олег Протасов.