Иосиф ШАДЫРО
ФЕМИДА «ОСОБОГО СОВЕЩАНИЯ»
У жертв сталинских репрессий, судных и бессудных, хотя после их освобождения прошло уже не одно десятилетие, нынешняя демократизация и гласность в особой духовной цене.
Позади долгое, вопиющее бесправие, безмерное унижение человеческого достоинства, горькая разлука с семьями. Позади существование на грани жизни и смерти вообще. Множеству людей преодолеть порог тяжелейших испытаний было не суждено, они бесследно сгинули на этапах, в тюрьмах и лагерях. «Что касается больных, то больше всего было туберкулезников,— пишет в предлагаемых читателю воспоминаниях И. С. Шадыро, касаясь будней лишь одного того лагерного лазарета, где пришлось побывать самому.— Смертность была высокой: до 10 человек ежедневно. Хоронили без гробов, в нижнем белье. Днем «зэки» рыли яму, а ночью под конвоем вывозили мертвых на телеге, сваливали в яму и закапывали...»
Вывшие «лагерники», теперь уже живущие среди своих взрослых детей и поднимающихся у них на глазах внуков, поверяют всю сегодняшнюю жизнь той памятью. Время света, правды и справедливости, отягченное кошмаром прошлого, способно показаться им всего лишь сладким сном. Послушайте исповедь близкого вам «врага народа»: своего деда, брата, соседа... Разоткровенничавшись «до конца», они признаются, что гласность гласностью, а написать «для печати» о том, что случилось, им и сегодня не просто. И дело не только в том, что большинство их «не умеет держать перо». И не в том к тому же, что тяжело вспоминать снова и снова голые двухъярусные нары, синюшную баланду и каменные мешки карцеров, колымскую тачку или леспромхозовский топор — словом, все то, что Берия вложил в свой печально известный афоризм: «Я вас сотру в лагерную пыль». Дело, между прочим, и в том, что все еще хватает за руку если уже не страх, то некая подсознательная, предательская осторожность. Опаска на всякий случай. Теперь уже не столько за себя, как за детей и, быть может, даже внуков. Черная печать «сына врага народа», «дочери участника антисоветского заговора» и т. п.— штука въедливая. И слишком долго всех нас — «Где бы надо кричать, заставляли молчать. Где бы надо молчать, заставляли кричать».