Феникс

Правда, он боялся. Едва кто-нибудь проявлял недовольство, президент звал его к себе в кабинет и мягко, сочувственно уговаривал. Потом вынимал бумажник и давал марки: «Иди выпей». Каюмхан старался заглушить все, что представляло опасность, подкупить, задарить, умилостивить возможных противников внутри комитета. За стенами комитета врагов не было. Так считал президент. Барон Менке стелил мягкую дорожку, по которой мог идти Каюмхан к вершине, оберегая главу правительства от ударов судьбы. Не знал «отец Туркестана», что настоящим хозяином дома на Ноенбургерштрассе был Ольшер, начальник «Тюркостштелле» Главного управления СС. Каюмхан, конечно, догадывался о роли СС в жизни комитета, видел, как Мустафа Чокаев советовался с Ольшером, как выполнял приказы «Тюркостштелле». Но это было, по мнению тогдашнего генерального секретаря, лишь проявлением содружества эмигрантского правительства и секретного органа нацистской партии. Идейным содружеством. Мустафа Чокаев заключил союз с немцами. Да и как иначе мог лидер туркестанских националистов создать правительство Туркестана в Берлине? Услуга за услугу. То, что Мустафа куплен Ольшером, было новостью для Каюмхана. Новостью разочаровывающей. Весь комитет принадлежит СС, вместе с председателем. Право на владение автоматически распространялось и на нового председателя, именуемого теперь президентом. А Каюмхан не мог принадлежать двум хозяевам. Он считается собственностью Восточного министерства, барона Менке, его породившего и поднявшего на трон. Кроме того, «отец Туркестана» продал свою душу еще в 1933 году гестапо. Это тоже к чему-то обязывало. Родство с тайной политической полицией, правда, не мешало дружбе с бароном Менке. Каюмхан мог в конечном счете ладить с двумя хозяевами, но весь ужас заключался в том, что сами хозяева между собой не ладили. И не только не ладили. Они по-разному смотрели на Туркестанский национальный комитет. Восточное министерство рассчитывало в основном на услуги комитета в будущем, когда немецкая армия завоюет Туркестан и посадит на трон в Бухаре или Самарканде Мустафу Чокаева или Вали Каюмхана. А управление СС имело в виду услуги в настоящем — участие комитета и его подчиненных в войне, что вела Германия. Именно ради этого Гиммлер взял на себя все расходы по содержанию эмигрантского правительства, лагерей специального назначения и всевозможных секретных школ и курсов. Главное управление СС добилось ассигнований на создание воинских частей из военнопленных, предполагая использовать их на Восточном фронте. Использовать сегодня. Естественно, что все свои планы управление. С осуществляло секретно, через тайные каналы. Для этого на Ноенбургерштрассе находились офицер связи зондерфюрер Людерзен и его жена. Последняя занимала должность ответственного секретаря комитета, через нее проходила вся переписка. Людерзен осуществлял контакт с Ольшером. Никто не должен был знать о планах управления имперской безопасности. Барон Менке, наоборот, афишировал свою дружбу с комитетом, устраивал встречи, приемы, даже выступал в газетах со статьями о союзе Германской и Туркестанской империй. Позиция барона импонировала членам правительства на Ноенбургерштрассе. Все они охотно соглашались помогать Германии в будущем, а сейчас лишь морально укреплять союз. Их пугала возможность возвращения на фронт в рядах туркестанского легиона или выброски с самолета в советский тыл. Пугала расплата за измену, за предательство. А что такая расплата неизбежна, никто из них не сомневался. Главное, оттянуть день. Страшный день.

Точно так же думал и Вали Каюмхан. Ему не угрожала отправка на фронт, но чтобы отправить других, надо было преодолевать сопротивление, что озлобляло соотечественников. Это повергло президента в ужас. Он боялся людей. «Возьми деньги, иди выпей…» — так Каюмхан защищал себя.

Баймирза, верный друг, которого президент вытащил из лагеря, сделал военным министром, шептал Каюмхану:

— Отец, рука правителя должна быть сильной. Мягкость ваша развращает подданных. Люди Востока преданы лишь могущественным ханам. Вспомните историю Туркестана.

Своим пугливым девичьим голосом президент ответил:

— Будь моей сильной рукой…

Баймирза тоже плохо понимал роль СС, хотя чутьем угадывал силу, что втуне господствовала везде и представляла собой опору Германии, фюрера. Сам Хаит, дважды изменник, не собирался в качестве воина предстать перед советской армией. Его больше устраивала идея Менке — защищать союз с рейхом после победы. Однако посылать других на фронт он готов был хоть сейчас. Посылать, если даже будут сопротивляться, роптать, проклинать президента и военного министра. Надо платить за хлеб, что получает Баймирза из рук фюрера. Платить за погоны лейтенанта вермахта, за будущие погоны гауптманна. Они обещаны Хаиту. Обещаны бароном.

И вот теперь от Менке приходится отказываться. Во всяком случае, отбросить иллюзии, которые так умело подогревал барон. Ольшер открыл карты, обнажил перед ней страшную картину. Сказал правду. Не всю, но фрау Хенкель поняла главное.