Феникс сапиенс

— Впервые я появился в этих краях сорок пять лет назад (снимок молодого улыбающегося раздетого до пояса Сэнка на ярком снегу) в качестве участника экспедиции Александрийского университета. Тогда мы высадились за пятьдесят километров к западу отсюда. Мы вкрутили в лед реперы, поставили триангуляционные вышки на моренных грядах. Когда прилетели на следующий год, большинства реперов не нашли или нашли вытаявшими, валяющимися в ледовых желобах (фото). Тогда мы стали делать глубокие сваи (буровая установка на леднике) или ставить реперы на широкие треноги (еще несколько черно-белых фотографий). Скоро мы научились измерять поверхностную скорость ледника, что стало для нас неплохим испытанием и физической тренировкой (черно-белое фото Сэнка с огромным мотобуром). Вот эта карта — результат наших семилетних усилий (карта со стрелками и цифрами).

Но это лишь поверхностная скорость ледника. А что происходит внизу? Не примерз ли ледник к грунту? Скорее всего, нет, потому что в основании ледника на границе льда и грунта температура выше нуля. Талая вода на поверхности действует как смазка. Лед скользит, срезая то, что торчит, увлекая слабый грунт, камни и продукты человеческой деятельности. Но с какой скоростью он скользит в глубине? Ледник же испытывает трение, и он не единое тело, лед трескается, скалывается, сдвигается слоями. Он ведет себя как очень вязкая жидкость. Поэтому придонная скорость ледника наверняка ниже поверхностной. Насколько? Пятнадцать лет моей молодости ушло на выяснение этого вопроса. Мы бурили до посинения, изобретали всевозможные сопутствующие хитрости: «эластичные скважины», датчики изгиба и растяжения. Мы пытались использовать эхолокацию, чтобы отслеживать перемещение крупных валунов в глубине. Молодость — лучшее время для накопления данных, а зрелость — лучшее время для их осмысления. Забегая вперед, могу сказать, что подступающая старость — лучшее время для общих выводов из вышеперечисленного. Но это потом. А тогда стало ясно, что придонная скорость ледника в среднем около 30 метров в год — в три раза ниже, чем на поверхности.

Давайте я покажу картинки поля придонных скоростей льда в разные эпохи. А вот треки разных точек за все время оледенения. Я прекрасно помню, как нанес карандашом на Римскую карту эти треки. Получилось вот так (Сэнк сменил слайд). Вот то большое коричневое пятно — Санкт-Петербург. Тысячи лет назад огромный мегаполис двинулся вместе с ледником на юго-запад. И где он сейчас? Теперь все знают, что Санкт-Петербург здесь, вокруг нас, а тогда никто ничего толком не мог сказать: скорость движения ледника наверняка менялась, измерений не хватало, требовалось рассчитать динамику ледяного щита. Пришлось всерьез заняться теорией, строить модели, считать, добывать недостающие данные. У меня получилось, что остатки города должны быть близко к краю ледника. Но этот результат слишком сильно опирался на теорию — меня грызли сомнения. И к тому же на снимках двадцатилетней (теперь сорокалетней) давности на языке ледника не видно никаких следов города. Надо было ехать и искать.

Три попытки получить грант на экспедицию оказались тщетными. Тогда я совершил главный поступок своей жизни: плюнул на всех грантодержателей и стал действовать сам. Вложил в экспедицию свои деньги, ко мне присоединился Крамб Гурзон со своей долей, помогла географическая общественность. Результат вам известен.

Сэнк перешел к воспоминаниям 65–66 годов. Рассказ был полон старых фотографий и ностальгии. Фото голых грив, где ныне расположилась станция и выросли молодые березки и сосенки. Фото входа в туннель в давно растаявшем льду, где был найден первый музейный артефакт Санкт-Петербурга. Обнаженные по пояс мужики, вырезающие книги изо льда. «Петербург» во льду среди сугробов с собакой и двумя девочками в красных комбинезонах на палубе. Ощетинившаяся Железная долина, снятая из окна самолета. Разгрузка гидросамолета через задний порт на понтонный мост. Встреча летней смены 966 года с зимовщиками на катере у гидросамолета.

— Да это же я! — раздалось из зала. — Вон, на трапе.

— А вон я на корме катера — надо же, еще совсем зеленый!

Зал шуршал и шушукался. Сэнк медленно листал снимки лета 966 года.

— Я рассказал про недавнее прошлое. Теперь слово другим участникам экспедиции. Начнем с самых молодых членов, ступивших на борт «Петербурга» в глубоком детстве. Предлагаю послушать свежайшее короткое сообщение о далеких временах — о заре нашей нынешней цивилизации. О том, кто мы такие. И расскажет про это человек, который не принадлежит к нашей огромной семье, который имеет совершенно другую родословную. Зато этот генетически чуждый нам человек знает последние результаты новейшей технологии чтения генома. Лема, тебе слово.

Наступила тишина — все уставились на Лему, порхающую по проходу.