Феномен Александра Невского. Русь XIII века между Западом и Востоком

Но по достижении цели путешествия настоящие трудности только начинались. Сам Плано Карпини посетил ханскую ставку в то самое время, когда там присутствовал отец Александра – великий князь Владимирский Ярослав Всеволодович. Старейший князь Руси оказался там одним из многих, приехавших, чтобы почтить избрание нового хана. Его, совместно с многочисленными послами и коронованными особами – султанами, вождями и царевичами, – держали за оградой Ставки. Плано Карпини отмечает, что среди всей этой толпы послов Ярослав и он сам получили высшее место. Это была честь, но весьма относительная. Монгольское гостеприимство было смертельно опасно. Итальянский монах пишет о великой чести, которой удостоился Ярослав. Ему из своих рук дала есть и пить мать хана Гуюка – Туракинахатун. После визита Ярослав занедужил и умер. Причем «все тело его удивительным образом посинело. Поэтому все верили, что его там опоили, чтобы свободнее и окончательнее завладеть его землею»[202].

Умертвив отца, ханша звала к себе и сына – Александра, но тот не поехал. Об этом приглашении и о намерении уморить и Александра мы узнаем из рассказа Плано Карпини. Впрочем, полной ясности нет. Приглашение приехать и последовавший отказ проанализированы А.А. Горским. В традиционном переводе, сделанном в 1911 г. Александром Иустиновичем Малеиным, приглашение исходит именно от Туракины. Но в самом латинском тексте подлежащего нет, и толкование текста зависит от одной буквы в местоимении. Какая буква была в оригинале – неизвестно. А.А. Горский отмечает, что в новейшем итальянском издании дана другая трактовка: местоимение взято в мужском роде «ad ipsum» («к нему»), и подставлено недостающее по смыслу подлежащее «imperator». То есть теперь выходит так, что Александра в Орду приглашала не коварная ханша, а сам хан Гуюк. Казалось бы, какая разница, от кого исходило приглашение: от самого хана или от его мамаши? Однако разница есть. Если приглашала Туракина-хатун, то ничего хорошего русского князя не ждало точно. Скорее всего, Александра постигла бы судьба его отца – Ярослава. Но если это был Гуюк, то схема становится несколько сложнее и интереснее. Плано Карпини сообщал, кроме прочего, что присутствовал на военном совете, на котором Гуюк вполне недвусмысленно обозначил свое намерение устроить новый поход на Запад. Главной целью должны были стать страны, которые не были затронуты походом Чингисхана: Ливония и Пруссия. Впоследствии этим планам не суждено было реализоваться. Но намерение устроить такой поход было. Плано Карпини уведомил об этом римского папу. Перспектива нового монгольского нашествия папу Иннокентия IV, конечно, обеспокоила. Кроме того, беспокойства должно было добавить письмо самого Гуюка, выдержанное в весьма угрожающих формах.

Римский престол предпринял меры. Папа написал три послания: Даниилу Романовичу Галицкому, Александру Ярославичу и магистру Тевтонского ордена с просьбой уведомить его о надвигающихся татарских полчищах. В связи с этим А.А. Горский выдвинул версию, что «смерть и вечный плен», о которых писал Карпини в отношении Александра, означали не банальное отравление или взятие в заложники, а нечто иное. Согласно гипотезе Горского, Гуюк намеревался использовать князя Александра в качестве ударной силы в походе против Ливонии и Пруссии. Что было бы логично, учитывая, что в борьбе с этими противниками Александр уже добивался немалого успеха. В контексте этой версии отказ Александра от поездки по приглашению Гуюка был воспринят папой Иннокентием IV как отказ вступить в деятельный союз с монголами. Возможно, именно этим объясняется весьма дружелюбный тон Иннокентия во втором послании Александру. По мнению А.А. Горского, папа был озабочен не столько обращением Александра в католичество, сколько надеждой доступными (небольшими, надо сказать) средствами отвратить князя от союза с монголо-татарами. Впрочем, и старания Гуюка, и хитрые расчеты Иннокентия в равной степени оказались тщетными. В своем политическом курсе Александр был трезвым прагматиком. Поскольку ситуация не требовала немедленно принять чью-либо сторону в назревающем противостоянии, то он дипломатично ушел из-под влияния обеих противоборствующих сил.

Как обычно, при общей стройности концепции в ней есть уязвимые моменты. Во-первых, отказавшись от поездки в 1246 г., Александр едет к Гуюку в 1247 г. Вряд ли за год могли произойти какие-то кардинальные изменения в воинственных планах монгольского хана. Если Александр не хотел становиться его марионеткой в 1246 г., в 1247 г. такого желания возникнуть не могло. Во-вторых, и это главное, все, что мы знаем о нравах монгольских владык, заставляет сомневаться в том, что можно было без последствий игнорировать приглашение хана. Вообразить такой отказ все-таки проще, если приглашение следовало не от самого хана, а от его почтенной родительницы. Она, конечно, была женщиной авторитетной, но напрямую властью не облеченной.