Феномен Евгении Герцык на фоне эпохи

Содержание статьи В. Руднева «По поводу писем “Оттуда”»[1071] демонстрирует самую естественную реакцию на герцыковский апофеоз советской действительности. В. Руднев подмечает некую эволюцию настроения автора писем на протяжении 1930–1936 гг.: «От покорности общей жестокой судьбе как свыше посланному испытанию г-жа X., повторяя роковой путь Блока, постепенно приходит уже к религиозному оправданию современности в плане общественном» (с. 354). Но как совместить «творческий подъем» в 1933 г., о котором возвещают письма, с насильственной коллективизацией по всей России, с украинским голодомором, сопровождавшимся людоедством, с северными каторжными работами?! Никакие успехи, достигнутые ценой таких страшных жертв, оправдать невозможно. По части отрицания духовной свободы личности советский режим обгоняет все прочие тоталитарные режимы Западной Европы, заявляет В. Руднев, имея в виду параллельный генезис коммунизма и фашизма…

М. Вишняк[1072] выражает среди критиков писем Е. Герцык наиболее терпимое, почти положительное отношение к ее позиции. По его мнению, эта позиция незримо подготовлена «подвигом просветленной любви»: «Поразительно это любвеобильное отношение ко всему, – восклицает критик, – точно все другие чувства перегорели в страдании и горе» (с. 359). Быть может, в данном суждении есть некая биографическая правда, не объясняющая, однако, до конца установки Евгении. Слишком изощренной, в самом деле, должна была быть «диалектика», способная «страдание и горе», в связи прежде всего со смертями близких в 1920-е гг., трансформировать в прославление власти убийц!.. Упрека, на взгляд М. Вишняка, заслуживает лишь «несколько старомодный и наивный оптимизм» автора писем «Оттуда», связанный с ее уходом от политики в гётеанство, – но в тоталитарных странах жизнь людей подчинена именно политике. Интонация статьи М. Вишняка скорее убеждающая: он не столько «уличает» Евгению в вольной или невольной аберрации при оценке действительности, сколько пытается открыть ей глаза – показав, что она живет в условиях «террористической диктатуры».

Напротив, Г. Адамовиг прямо квалифицирует воззрения Е. Герцык как большевистские и обращается с резкой отповедью к автору текстов «Оттуда», где усматривает призыв вернуться на родину[1073]. Пафос Адамовича преимущественно этический, и ополчается литератор прежде всего против «гимнов» Е. Герцык в честь советской молодежи, что, по его мнению, наносит ущерб самой идее человека (с. 240). В России победила «новейшая волчья этика», заключает Адамович в связи с практикой классовой борьбы, обвиняя Евгению в том, что она игнорирует цену общественного подъема. В противовес большевистской пропаганде должен прозвучать голос жертв; и тогда «увянет на корню» всякий энтузиазм, окажется мерзостью «земной рай со всеми его метафизическими, социальными и философскими обоснованиями» (с. 244–245). Здесь, быть может, одно из самых сильных возражений письмам «Оттуда». Тем не менее в целом и отповедь Адамовича адресована не совсем «туда»: позиция Е. Герцык куда сложнее партийно-большевистской…