Феномен игры

Далее начнется буддийская эпопея и тотальное очарование третьим персонажем из коллекции моих главных учителей, ламой Оле Нидалом и его прелестной женой Ханной, что в датском стиле бесстрашных викингов начнут распаковывать играющий перед моим взором мир, как украшение моей собственной творческой радости. Я бомбардирую их вопросами о природе художественного творчества и харизмы, о методах воздействия на аудиторию, о формах защиты внутренней многоликости и дара перевоплощения. И так, в веселых буддийских поездах, что уже рассекают Россию вдоль и поперек, начнут возникать первые наброски к Самоосвобождающейся игре. Чуть позднее я определю этот текст как карту всей своей последующей жизни. И сегодня время от времени, гадая ради шутки на этом тексте и натыкаясь на те или иные формулировки, я действительно могу провозгласить – что в книге этой была описана последовательность всех моих исканий.

Как восхитительно красиво ткется паутина сценарной работы. И оказавшись в силовом поле осознанности, всё происходящее само собой начинает занимать своё место, демонстрируя более чем сложный для понимания феномен – одновременности случающегося. И именно из него спустя несколько лет будет развернут тот самый стиль взаимоотражающейся и самоструктурирующейся командной спайки, каким известна сегодня шальная банда театра Арлекиниада.

В настоящее время я готов признать, что всё, произошедшее до настоящего момента, странным образом развивалось так, как я описал это тогда. И хотя, как я сказал ранее, в той книжке не был зафиксирован реальный опыт, она пульсирует шальным, дерзким, и чрезмерно агрессивным предвосхищением и интуицией. Тем не менее, игра эта создала в моём сознании мощные бифуркационные очаги, и от одного к другому я до сих пор двигаюсь, взбивая в пену задуманное много лет назад, в алхимическом смысле придавая им форму и закругленность.

Проматывая работу в Русской студии в Варшаве, а также страстный период увлечения идеями Ежи Гротовского (театр предельности) и Антонена Арто (театр жестокости), остановимся на спектакле «Оркестр», поставленном с командой Льва Эренбурга в «Небольшом драматическом». После возвращения в Россию он сыграет громадную роль в моей истории, а роль Маню, человечка, свихнувшегося на Театре, можно считать чуть ли не поворотной в моей судьбе. Помню, что референс этого персонажа я увидел на одной из остановок в Варшаве. Он толкал троллейбусы. Целыми днями стоял на остановке, и, когда троллейбус подъезжал, подскакивал к нему сзади и толкал, чтобы тот мог катиться дальше. Вероятно, он считал, что без этих его усилий троллейбусы ездить не будут. Я так и не узнал, как зовут этого сумасшедшего, и, войдя в контекст работы над «Оркестром», дал ему имя Маню. Этот персонаж прострачивал и собирал воедино весь спектакль, обрушивая на зрителя сокрушительные монологи о природе Творчества. В одной из сцен, заходящийся в экстазе больного воображения Маню вырывает себе глаза, и, забрызгав сцену кровью, перед тем как потерять сознание, восторженно восклицает на французском: «Вот что такое Театр!» Я очень любил эту сцену, как и начало второго акта, где Маню грезится явление исполинов от театра – Шекспир, Гомер, Софокл… и они беспощадно избивают растерявшегося перед необходимостью убить главную героиню пьесы Маню, заставляя его «толкать» историю дальше (да-да, как те самые троллейбусы).

В 2000-м я ещё не буду идентифицировать смыслы, которые на интуитивном уровне уже рвутся из меня. Но вопрос «Кто я?» уже будет финализировать этот спектакль ответом: «Orkestra». Я – оркестр. Я – взаимосвязь всего. Все эти персонажи, что мечутся по сцене в пьесе Жана Ануя, все они – это я. И мой рок – воплощать собой эту симфонию жизни.

Важно также сказать, что в этом театре я встречу девушку, актрису, неприступность которой выдавит меня из команды и сподвигнет перейти на т. н. «третью скорость». Мне не удастся её добиться, и, решив в один момент: «Раз не получилось с любовью, буду делать карьеру», я уеду из Петербурга в Москву, где опять начну ходить по радиостанциям с идеей прямой трансляции из сумасшедшего дома.

По дороге в столицу, глядя в окно поезда, я без конца напеваю детскую песенку, накрученную на колеса моих извилин ещё со времен детского сада:

Ведь ты человек, ты сильный и смелый!
Своими руками судьбу свою делай!
Иди против ветра, на месте не стой!
Поверь – не бывает, дороги простой.