Феномен колдовства в Средневековье

В своем глубоком и шокирующем исследовании о привлекательности войны под названием «Воины» Дж. Гленн Грей намекает на то, что отличие людей от животных может быть именно демонического свойства. Человек, подобно животному, может в безумии крушить все вокруг себя, но гораздо страшнее озверевших солдат те, кто получает удовольствие от войны, те, кто любуется жестокостью этих солдат и смакует ее. Такие люди получают сексуальное удовлетворение, эстетическое удовольствие и наслаждение от разрушений, изнасилований и убийств. «Будто ими овладел демон»[498]. Это удовлетворение, утверждает Грей, присуще исключительно человеку. Животное, например, не может унизить своего сексуального партнера, потому что у него нет возможности рассматривать его как субъект, как «Ты». Только человек способен превратить своего партнера, «Ты», в объект, сделать его чем-то меньшим, чем он есть, и благодаря своей способности самосознания получать чувственное удовольствие от этого процесса. Именно то, что ставит человека выше животного, является его силой и гордостью и делает возможным подобное унижение себе подобных, точно так же существование гуманных принципов делает возможной бессмысленную жестокость, а существование христианства сделало возможным колдовство. Ведьма, как и воин-сластолюбец, получает удовольствие от разрушения всего, что дорого мирному и справедливому обществу. Грей также отмечает менее отталкивающий аспект менталитета воина, который тем не менее имеет отношение к феномену ведьмы. Это квазисакраментальное чувство братства. В отличие от дружбы, в которой партнеры сохраняют и развивают свою индивидуальность, братство объединяет людей в общем деле, растворяет их личности в общем поиске и заставляет их предавать себя группе и друг другу в своего рода экстазе самоотдачи. Это чувство принадлежности к чему-то большему, чем ты сам, является одним из психологических принципов, которые делают войну возможной; оно лежит в основе действий толпы, питает революции, составляет немаловажную часть традиционной христианской концепции Евхаристии и, похоже, это же чувство лежит в основе идеи ведовства. Как задолго до этого обнаружили поклонники Диониса, оргия так же, как и война, может вызывать экстаз ассимиляции и самоотречения.

Можно предположить, что люди присоединялись к ведовским культам в надежде избежать смерти, или получить удел в жизни вечной в царстве дьявола, или, что более существенно, заменив страх перед неотвратимой смертью страхом перед дьяволом, которого, по крайней мере, можно попытаться задобрить. Не может быть совпадением то, что средневековое искусство, даже гротески конца XIV и XV веков, редко изображало смерть и дьявола вместе. Как будто для средневекового человека было выше сил созерцать оба своих страха одновременно. В восприятии всепроникающей и огромной силы дьявола можно распознать элемент религиозного опыта – благоговейный страх, чувство mysterium tremendum, которое, особенно в обществе, где демоны кажутся вездесущими, скорее направлено на дьявола, чем на Бога. Поклонение дьяволу имеет целью умилостивить эту бесконечно могущественную враждебную силу. Как предполагает Бруно Беттельхайм, оргиастические ритуалы могут быть не результатом безотчетного высвобождения «Оно», как предполагал Фрейд, а своего рода попыткой эго рационализировать, контролировать и интегрировать инстинктивные страхи и тревоги.

Точно так же средневековый человек был способен ослабить ощущение невыносимого величия Бога, передав по крайней мере некоторые функции и полномочия сурового и далекого божества более близким сущностям. Так, в конце XI века появилась фигура страдающего и очеловеченного Христа, сострадательной Богородицы и близкого и понятного дьявола. Никто не может воспринять безмерную реальность Бога без страха и трепета, и в отношении этого чувства средневековые люди в целом ничем не отличаются от современного человека. Страх перед Вселенной присутствует. Только на самой вершине теизма, как у Кьеркегора или Тиллиха, или на самых глубинах атеизма, как у Сартра или Камю, оказывается возможным столкнуться лицом к лицу с предельным ужасом мироздания. Однако предназначение большинства современных религий заключается в том, чтобы нейтрализовать страх, превратив Бога во что-то управляемое с помощью простых ритуалов благочестия: в то время как большинство современных атеистов стараются избежать проблемы, притворившись, что ее нет. Неудивительно, что некоторые люди в средние века пытались убежать от шаткости всякой онтологии.