И коль уж речь зашла о поступке и мотивации, то недалеко и до личностей. Осмысление духовного опыта предполагает обращение к его материалу. А таким материалом могут быть, с одной стороны, системное, наиболее полное рациональное представление о человеке, месте разума в сознательном программировании жизни, а с другой, – осмысление опыта переживания таких представлений. Одно дело – итоговая последовательная и рациональная концептуализация. Другое – восприятие ее как начала, основания для практической жизнедеятельности, проверка социальным и личностным опытом и как итог – новое осмысление. Такой материал, как представляется, дает осмысление наследия двух, по-своему – ключевых фигур духовного опыта XX столетия. Первая – И. Кант, создатель рационалистической философии нравственности, определявшей свыше двух столетий главные проблемы и темы духовных исканий не только в философии, но и в искусстве, в политике. Главная цель кантовской философии – не путать с кантианством! – обоснование автономной морали нравственной личности. Правильно ли был понят Кант – предмет дальнейшего разговора – но XX век имеет дело с реализацией его понимания: попытками построения общественной и личностной жизни на основах сознательных рациональных идей. Однако если Кант занимался «основаниями метафизики нравственности» и «критикой практического разума», то М. М. Бахтин предметом осмысления делает «философию поступка» – мировоззренческую природу практического социального действия. М. М. Бахтин начинается там, где заканчивается И. Кант – с переживания и осмысления автономно нравственной личности в мире и обществе. Такой опыт самосознания мог дать только наш век. Выбор именно этих мыслителей означает не сужение поля зрения, а скорее – его большую глубину и символизирующую резкость. Широта взгляда в анализе метафизических оснований самозванства – не помощница, она сбивает на примеры, а им несть числа. Необходима именно проникающая глубина.
Наше время не утрачивает интереса к Канту. Так, все более отчетливая ориентация философской и политической мысли на общечеловеческие ценности обусловливает повышенный интерес к кантовской философии, ядром гуманистического содержания которой является учение о категорическом императиве. И этот интерес оправдан. Трудно найти в истории философии попытку выработки общечеловеческих оснований нравственного поведения, столь же обстоятельную и в такой же степени стремящуюся интегрировать идеи долга, свободы и человеческого достоинства, как кантовское учение.
Уже два столетия не умолкает спор о справедливости упреков Канту в формализме обоснования этики и даже – в антигуманно-сти его следствий. Представляется, что предмет спора существует и связан он с одним принципиально существенным различием, проводимым самим Кантом, на которое исследователи и последователи не всегда обращают внимание, а если и обращают, то не придают ему должного значения. Речь идет о формулировках собственно категорического императива – «поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом» и практического императива – «поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице и в лице всякого другого так же, как к цели и никогда не относился бы к нему только как к средству»[73]
. Очень часто эти формулировки рассматриваются как тождественные, как выражения одного и того же принципа. Такой подход неадекватен не только мысли самого Канта, не только ведет к теоретическим противоречиям, но и чреват далеко идущими практическими следствиями антигуманного, впрямую – самозванческого характера.Сам Кант, на первый взгляд, дает основания такого сближения и даже отождествления формулировок. В «Основаниях метафизики нравственности» он дает, практически в одном последовательном ряду, формулировки не только категорического и практического императивов, но и всеобщего императива долга – «поступай так, как если бы максима твоего поступка посредством твоей воли должна была бы стать всеобщим законом природы»; принципа автономии воли – «выбирать только так, чтобы максимы, определяющие наш выбор, в то же время содержались в нашем волении как всеобщий закон»; основного закона чистого практического разума – «поступай так, чтобы максима твоей воли могла в то же время иметь силу всеобщего законодательства»[74]
. Эти формулировки, в отличие от практического императива, действительно, могут рассматриваться как уточнение и развитие содержания категорического императива. Концептуальное и даже лексическое отличие практического императива от этого ряда формулировок бросается в глаза.