Отличие категорического императива и его производных от императива практического существенно для уточнения кантовской концепции и прежде всего – в плане различия теории морали и практической нравственности. Категорический императив у Канта – это основопологающий принцип любой теории и философии морали, своего рода метапринцип, позволяющий отличить моральное от внеморального в любом мире, где проявляется и действует разум. Это сфера не практической нравственности, а теории, даже метафизики морали.
В категорическом императиве и в производных от него формулировках не случайно фигурирует понятие закона. Любое проявление морали и нравственности предполагает и выражает рассмотрение нравственных максим в качестве универсальных законов. Какими бы содержательными правилами, принципами и нормами мы ни руководствовались, любые из них становятся нравственно действенными только в случае их перевода в статус общего закона в сознании субъекта.
Разумеется, нравственность всегда конкретна исторически, классово, этнически, иногда – ситуативно. Взятые вне конкретного контекста, принципы нравственности могут быть противоречащими друг другу, взаимно исключать друг друга. Достаточно напомнить взаимопротиворечивость ряда религиозных заповедей, правил здравого смысла, выраженных в поговорках и других паремиях. Однако при всем том в качестве нравственных принципов, «руководств к действию» они могут выступать только тогда, когда рассматриваются в качестве общего закона, имеющего тот же статус универсальности и непреложности, что и законы природы. Должное при этом приобретает единый статус реальность с сущим, что и позволяет субъекту действовать в единой плоскости должного и сущего, желаемого и действительного.
По сути дела, в категорическом императиве выражается не что иное, как факт сопричастности и самоотдачи личности некоторому исходному для нее с этого момента нормативно-ценностному синтезу, ее онтологический импульс «Да будет!». Как уже говорилось, без такой сопричастности и самоотдаче «энергия заблуждения» не наполняется реальным содержанием, не приводятся в соответствие интенции и потенции личности, ее «хочу-не хочу» и «могу». Кант совершенно справедливо придает этому обстоятельству метафизический онтологический характер предпосылки любого нравственного действия.
Категорический императив, таким образом, отрывается от конкретного содержания этических максим, нейтрален по отношению к этому содержанию и в этом смысле – вненравствен. Обобщая нравственность на метауровне, он не погружен в нее саму. Он раскрывает механизм перевода в плоскость реального любого желаемого должного. В этом его отличие, например, от талиона – содержательного принципа нравственной практики типа «око за око, зуб за зуб» или от золотого правила нравственности – «не делай другому того, чего бы не хотел, чтобы он делал тебе». Категорический императив – принцип совершенно иного уровня. Он позволяет объяснить фактически любую мораль. Злодей и насильник также рассматривают максимы своего поведения в качестве универсального закона, как и праведник. Вор уверен, что воруют и должны воровать все, те, кто не воруют, для него вне его – воровского – закона.
Поэтому категорический императив – не нравственная норма, а метапринцип любой морали и нравственности. Поэтому он не может браться в качестве принципа практической нравственности социума. Более того, любые попытки трактовки его в качестве нравственной нормы, организующей социальную жизнь, ведут к казарменно-барачной этике, основанной на насилии, к тщеславию ничтожащего других самозванству. Это не только теоретический вывод, но и результат морально-политической практики столетия.
Что заставляет следовать закону? придает ему силу долженствования? Кант дает истинно рационалистическое решение проблемы: нравственные действия есть следование общему принципу, по отношению к которому поведение предстает исполнением долга. Поэтому исполнение долга и следования ему, как нравственному принципу, может быть только разум. Для Канта неразделимы разум, долг и добрая (свободная) воля как следование им.