Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции

До резни на первом плане стояли религиозные вопросы: права и свобода совести, свобода богослужения, а у более рьяных — стремление сделать кальвинизм господствующею религиею во Франции. Политические тенденции или были очень слабы, или же, если и заявлялись, то в крайне умеренных и сдержанных выражениях, исполненных полнейшей преданности и повиновения королевской власти и ограничивавшихся лишь требованием изгнать Гизов, устранить их от управления страною и созвать Генеральные штаты. Ни о каких радикальных реформах, в смысле старых времен, времен господства феодального права, не было и речи. Правда, Гизы и католическая партия старались представить действия гугенотов прямым сопротивлением власти короля, не раз обвиняли их в желании изменить существующий порядок, но все эти и подобные им обвинения гугеноты отвергали самым решительным образом. Правда, в среде гугенотов стали проявляться тенденции несколько иные, чем у большинства, даже проповедовались теории тираноубийства, но они не имели большого успеха и разбивались об роялизм Колиньи и его сподвижников. Напротив, с 1572 г., а особенно с 1573 г., политические интересы выступили на первый план; религиозные же, если и были защищаемы и даже может быть с не меньшею энергиею, чем прежде, не были уже главным и существенным вопросом для гугенотов. Когда они избрали принца Конде своим вождем (в 1574 г.), то взяли с него обещание «употребить все силы для блага как дворянства, так и всего народа» (а известно, что в те времена разумелось под словом «благо» дворянства), обещание, о котором прежде почти и не думали. Гугеноты не только заявляют решительное требование полной свободы своего культа, но открыто стремятся к восстановлению старого порядка, требуют реформ в государстве в духе прежних, феодальных времен, когда дела решались не в силу одного желания (plaisir) короля, а по воле и согласию знати.

Таким образом, борьба, начатая с требования религиозной свободы и удаления Гизов, приняла иной характер и перешла на почву жгучих политических вопросов. Дело шло не о том только, имеет или не имеет права любой гугенот молиться публично по обрядам своей церкви во всех городах и селениях Франции, не о том только, чтобы Гизы были удалены, но и о том, о чем хлопотало дворянство прежде, когда силою вынуждало у Людовика X хартии, а против Людовика XI защищало «bien public».

Подобная перемена в настроении и образе мыслей гугенотов не была явлением случайным или внезапным. Она подготовлялась исподволь и была неизбежным результатом, как сложившихся обстоятельств, так и того переворота, который произошел в среде кальвинистской партии, переворота, в силу которого совершилось перемещение власти из рук пасторов в руки знати, или, точнее, ослабление влияния консисториальной партии и религиозных целей на представителей одного из могущественнейших элементов партии. То было вполне понятным явлением. Реформа была обязана своим существованием и своими успехами главным образом содействию, какое оказали ей с одной стороны пасторы, а с другой — знать. Лишь благодаря тому обстоятельству, что новая религия не нашла поддержки в правительстве, а, следовательно, обратилась в религию народа и, с другой стороны, встретилась со все более и более усиливавшимся неудовольствием в его среде, она могла пустить глубокие корни во Франции, так как она послужила, так сказать, каналом, при посредстве которого это неудовольствие могло найти выход. А неудовольствие в среде народа проявилось не вдруг, самые формы его проявления создавались постепенно, и те элементы, из которых оно образовалось, далеко не представляли вначале того единства в действиях, какое выработано было впоследствии. Кроме того, привычка повиноваться власти, смотреть с благоговением на особу короля, на его действия, связывала на каждом шагу даже наиболее рьяных в среде недовольных.