Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции

За все это время, гугеноты лишь один раз попытались ясно определить свои отношения к власти, да и то вследствие тех деспотических замашек, к которым стала прибегать королевская власть[1098]. Королевский совет, ввиду того сопротивления, которое обнаружили города вроде Рошели, отказавшиеся подчиниться приказаниям короля, решился открыто провозгласить теорию королевской неограниченной власти. В мнении, поданном членами совета королю, мнении, предупредившем несколькими годами известные нам советы Понсе, доказывалось, что Франция — монархия, что ее король не может быть связан волею народа, так как он лицо ответственное лишь пред Богом и волен издавать какие угодно законы и уничтожить все то, что издано его предшественниками. Если король не будет изъят из-под власти законов, то, говорили они, он не будет более верховным владыкой (souverain).

То было подробным развитием известной фразы Франциска I, что «такова наша воля» (tel est notre bon plaisir), но в то же время то было впервые высказанное с такой решительностью, с таким весом мнение, к которому не привыкли такие города, как Рошель, считавшие дарованные и приобретенные ими привилегии и вольности правом ненарушимым, не зависящим от чьего бы то ни было произвола, даже если бы произвол этот исходил от самого короля. Поэтому-то, когда сделались известными решения государственного совета, Рошель протестовала против высказанных на нем мнений и указывала и на историю отношений городов и власти, и на те клятвы, которые давали короли — сохранять права и свободу подданных. Клятва, говорили жители Рошели, была во все времена делом обоюдным: король клялся соблюдать права подданных, — подданные — повиноваться королю. Таким образом, ни тот, ни другие не вправе нарушить клятву, так как нарушение ее есть клятвопреступление, и король, нарушивший ее, а, следовательно, совершивший смертный грех, ставший чрез это атеистом, не может считаться государем. Подданные освобождаются от клятвы в верности королю, от признания его государем и вполне могут быть оправданы, если поднимут знамя восстания.

Но подобные теории еще не находили достаточно простора для своего развития: доверие к королевской власти, хотя и значительно поколебленное, сохраняло силу. Восторг, с которым был принят мир в Сен-Жермене, служит лучшим тому доказательством.

Но зато на Гизов обрушивалась вся та ненависть, которая накопилась в сердцах гугенотов еще во времена Генриха II и которая увеличивалась с каждым годом все более и более, ненависть, вытекавшая из соперничества и обусловливаемая тем значением, которым Гизы пользовались при дворе, и тем обширным влиянием, которое они имели на дела. Они бесконтрольно управляли государством, а короли и Франциск II и Карл IX были тогда еще детьми. Оттого на Гизов падало обвинение во всех действиях, во всех мерах, направленных против гугенотов. Преследования и сожигания верных, неблагоприятные для религии эдикты, устранение принцев крови из дома Бурбонов от управления делами государства, от управления, принадлежавшего им по праву, — все это приписывалось одним только Гизам во всех тех брошюрах, которые отличаются политическим характером.

В этих брошюрах гугеноты советовали «верным» оказывать повиновение власти короля, но зато относиться к Гизам с полным недоверием[1099]. Цель Гизов, говорилось в них, — истребление королевского дома, принцев и дворян. Все усилия употребляют они для достижения этой цели: грабят и разоряют именем короля народ и сочиняют генеалогии, возводящие род их ко временам Карла Великого и доказывающие их происхождение от него, а следовательно и право их на королевскую корону[1100]. Эти притязания со стороны выскочек представлялись публицистам гугенотской партии верхом преступления, и они требовали от своих собратий сопротивления всеми возможными средствами подобному опасному намерению Гизов, требовали защиты королевства от разрушения, недопущения Гизов до захвата короны к ущербу и разорению народа[1101].

Действия и стремления Гизов выставлялись как действия и стремления нестерпимых тиранов, обрисовывались самыми мрачными красками. Гизы, — писали гугеноты, — отягощают народ налогами, нестерпимыми взиманиями, они завладели королем и препятствуют слову истины дойти до его ушей. Королевская казна разграблена: все деньги отданы наемным войскам в то время, когда армия остается без жалованья. «От тебя, кардинал, — говорили публицисты партии, обращаясь к главе и самому даровитому и энергическому деятелю из дома Гизов, — от тебя, окрашенного нашей кровью, у твоих клятвопреступлений, честолюбия и жадности, у зверства твоих братьев, исполнителей твоих кровавых предприятий, требует Франция возвращения жизни дворянам, которых ты посылал на бойню в Италию, Германию и Корсику, отчета в награбленных тобою миллионах золота; от тебя требуют вдовы своих мужей, мужья невинности своих жен, отцы — детей, сироты — отцов и матерей, вопия об отмщении к Богу»[1102].