Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции

Но Екатерина Медичи находилась в непонятном ослеплении насчет своих сил, казалось и не подозревала возможности дурного исхода дел, возможности присоединения недовольных и опальных дворян к врагам государства, поднявшим знамя бунта, я продолжала идти по прежнему пути, нагромождая одну ошибку на другую. Тогда как раз началась осада Рошели, взятие которой представлялось делом несомненным для правительства, ослепленного насчет положения дел и своих сил. Целая армия была снаряжена для этой цели, и к ней были присоединены все отрекшиеся от кальвинизма, все неокатолики, а также герцог Алaнсонский, король Наваррский, принц Конде, герцог Буиллон и многие другие личности, положение которых при дворе было одинаково дурно, которые вполне сочувствовали делу гугенотов. Екатерина Медичи рассчитывала на то, что одно присутствие при осаде Рошели корифеев партии, как и личностей, дружелюбно относившихся к Колиньи и только случайно избежавших одинаковой с ним участи, их участие в уничтожении одного из сильнейших оплотов кальвинистов, возбудят раздор в среде партии и ослабит ее силы, и без того уже почти уничтоженные (как она думала) Варфоломеевскую резнею. Напрасно маршал Таванн указывал на бесполезность, даже вред этой меры, напрасно доказывал он, что присутствие герцога Алансонского и короля Наваррского в лагере под Рошелью поведет лишь к тому, что Рошель не будет взята[1489], — его не слушали, ему не верили. А между тем он был прав и один понимал, какую ошибку делает правительство, отправился под Рошель всех недовольных, открывая им возможность сблизиться, сговориться на свободе.

Его предсказания оправдались. Едва только прибыл Бирон в лагерь, как сразу почти подметил признаки возникающих замешательств, происходящих от скопления разнородных элементов в армии. Не успел он приступить к осаде, на успешность которой он возлагал такие большие надежды, как тотчас же встретился с затруднениями, которые должны были в окончательном результате повести дело к неудачному исходу и которые вынудили у него сознание, что ему выпало на долю слишком тяжелое бремя возиться с армиею, находившеюся под его начальством[1490]. Уже в конце декабря Бирон доносил королю, что солдаты обнаруживают крайнее неповиновение и что они открыто заявляют о своем желании разойтись по домам[1491]. То было простое проявление нарушения дисциплины, ясно выраженное не желание служить и драться, но начатое движение обратилось вскоре в более серьезное. В первом же письме, написанном после того, в котором изложено донесение об отсутствии дисциплины в армии, он говорит о вспышках, которые обнаружились с особенною силою среди солдат. «Ваше Величество! — пишет он королю, — вы послали меня осаждать Рошель, а вместо того я сам нахожусь в осаде. Капитан Мартен совершает всякие неистовства и ведет словесно и письменно самые странные речи»[1492]. А эти речи были такого рода, что Бирон был вынужден прямо заявить королю, что он «гораздо более опасается Мартена, чем жителей Рошели»[1493]. «Его речи, — пишет он в послании от 10 января, — чрезвычайно опасны и ужасны, и в состоянии заставить страшиться всякого»[1494].

То было зерно целого движения, которое вскоре началось под Рошелью и к которому пристали все недовольные, пристал и герцог Алансонский.