Ферма механических тел (СИ)

А потом был этот чертов бал. И когда он увидел ее, в изумрудно-золотом платье, миниатюрную, хрупкую и ослепительно прекрасную, впервые за долгое время ощутил то, что, казалось, навсегда отнял инсульт. То, над отсутствием которого, он знал, втайне насмехались студентки. Анри им не поверила, он слышал. Она всегда о нем думала только хорошее. И при этом святым обзывает его. Смешная…

Я насилу вырвалась из плена его воспоминаний, чувствуя, как неизбежно в теле появляется легкость, как от эльфийской дури. Но противиться искушению впервые в жизни почувствовать себя любимой было выше моих сил. Я запустила пальцы в жесткие пряди волос моего «врага по пищевой цепочке», который при других обстоятельствах должен был бы арестовать меня за сокрытие своих способностей и сдать тайной полиции. Притиснула ближе, углубляя поцелуй. Но стоило мне кончиком языка попробовать его на вкус, как Ли Мэй отстранился, неохотно выпуская меня из объятий. Обидев меня этим сильнее, чем оплеухой.

— Еще один такой взгляд, Гаечка, и я тебе гарантирую передоз от чужих эмоций, — милосердно предупредил он меня, дернув кадыком.

Я, как завороженная, проследила это движение, выдающее обычно несвойственную ему нервозность. И покраснела до самых корней волос, осознав весь смысл сказанного. Передоз у меня может случиться только при долгом и… глубоком контакте. Да чтоб меня отцентрифужило, у меня, вообще-то, все уже было! Тогда отчего с этим святошей у меня все словно впервые?

— А я гарантирую тебе демонстрацию моего садизма во всей красе, если ты в ближайшем времени не нанесешь мне печати, — саркастично заявила я, нехотя слезая с его колен.

Откровенно на грани пошлости? И плевать! Отныне я не намерена ничего скрывать от этого блаженного, вот так запросто открывшего нараспашку мне свою душу, чего боялись совершать даже родители.

Через пару дней Ли Мэй вернулся от близнецов с пистолетом для татуировок. И подсолнухом. Где он ухитрился раздобыть его в начале зимы и как вообще узнал, что именно эти безыскусные цветы мои любимые?

— Будет больно, — отрешенно предупредил инквизитор, вытирая вымытые руки и закатывая рукава серой рубашки.

Я поймала себя на умиротворяющем рассматривании стальных пальцев и черных сигил на белой коже и в унисон кивнула. Плевать мне на боль, если она поможет сделать так, чтобы эти руки могли касаться меня бесконечно долго.

— Повязка на тебе? — он ненавязчиво указал взглядом на мою грудь и после моего утвердительного кивка закончил. — Тогда снимай рубашку и садись на кровать.

Я на всякий случай еще раз проверила мастера Дедерика в соседней комнате. Убедившись, что он спит, закрыла дверь в его спальню, потом в свою, благородно предоставленную Мэем мне в единоличное пользование. Сам он предпочитал спать внизу на диване. Стянула рубашку и послушно опустилась на кровать. Инквизитор проверил чернила в пистолете, поставил напротив меня стул, положил рядом лист, отданный ему Винсом и напомнил:

— Я нанесу четыре татуировки, сигилы начнут работать сразу же, так что эффект от твоей эмпатии чуть снизится, но лихорадить тебя все равно будет неделю. Уверена, что хочешь нанести все сразу?

— Нет, я же целуюсь с тобой только чтобы в твоих мозгах покопаться, — саркастично откликнулась я, но, как всегда в случае этого непрошибаемого танка, ожидаемой реакции не добилась.

Мэй лишь невозмутимо пожал плечами и шало улыбнулся.

— Поэтому и спрашиваю. У меня там еще много интересного.

Ох, святая простота. Я ведь могу и поддаться искушению. А, кстати, вот возьму сейчас и поддамся. Будет знать, как меня провоцировать! Я решительно дернула его за ворот рубашки, притягивая к своим губам. И тут же отшатнулась, почувствовав, каких усилий ему стоит не давать волю своему… желанию.

Кто кого еще тут провоцирует! Надо же, не думала, что, оказывается, тоже умею соблазнять. На тонких губах инквизитора заиграла кривоватая ироничная улыбка, когда он прочитал ответ в моих глазах. Пусть рисует все. И побыстрее!

Через два часа две сигилы расцвели на внутренней стороне моих запястий, притупляя астральные сенсоры. Как Мэй и говорил, эффект я почувствовала сразу. Его эмоции стали глуше, почти неразличимыми. Поэтому я не совсем поняла, что он испытывал, когда просил меня лечь на кровать и опустить брюки до середины бедра. Что-то, отдаленно похожее на голод.

Эта печать выжигалась болезненнее предыдущих. В самом низу поясницы, почти на копчике. Я мусолила в зубах подушку, глотала слезы и заставляла себя концентрироваться на прохладе стальной руки, слегка поглаживающей мою поясницу, иногда невесомо съезжающей чуть ниже. Может быть, мне эти поглаживания показались, но отвлечься помогали, даже если были надуманными.

После этой сигилы я не смогла залезть в воспоминания инквизитора. Или просто на это теперь нужен гораздо более длительный контакт. Мэй вдруг отстранился, потерев переносицу.

— Устал? Можем продолжить позже! — узнав этот жест, всполошилась я, споро натягивая брюки, и села, зашипев. Татуировка на заднице нещадно чесалась. А я медленно, но верно начинала чувствовать себя цеппелином.