Фермер, который меня довел

— Амулет, говоришь? — спросила тоненьким, карамельным голосочком одна из женщин.

Обрадовавшись, что со мной заговорили, наконец, и заговорили на понятном орионском, я кивнула и повторила:

— Да, амулет рода Ховери, который дед оставил на хранение в Золотых песках.

— Чего-чего?

— Чиура так сказала.

— Уо-ох! Нашла, кого слушать…

— Она меня обманула? Амулета у вас нет?

— Нет и не было никогда! Мы не храним чужое барахло.

— Вы говорите на правильном орионском, — осторожно сказала я.

— Мы, слава Звездам, книги читаем, — ответила мне другая женщина, с хрипловатым, имеющим особую бархатистость голосом.

— Книги — это прекрасно. Я и сама немного писатель.

— И что написала?

Я растерялась по двум причинам. Первая — это правильная речь женщин, хоть и сдобренная «пустынным» акцентом. А вторая… Я написала немало рассказов, очерков, повестушек, много сценарных шаблонов по работе, но ничего из этого не могу привести в качестве примера своего труда, ничего из этого не делает из меня человека, достойного гордого звания «писатель». Да и тот сценарий, которым я недавно «горела», теперь тоже вызывает лишь отвращение…

— Да не писатель я, — со вздохом сказала я, — а сценарист, который прописывает третьестепенных персонажей.

— Киношница? — уточнила «карамельная» женщина, и тут же дала свою оценку: — Дрянь это — кино ваше.

— Согласна, — кивнула я, — к творчеству нынешняя киноиндустрия имеет мало отношения, это скорее аттракцион.

— Зубы нам не заговаривай, — сказала строго «бархатная». — Зачем пожаловала в Золотые пески?

— Говорю же — Чиура отправила. Как узнала, что я Ховери, так сразу распелась про амулет и сказала, что надо его обязательно забрать.

— Подставила она тебя. Инк Чи изгнал Чиуру из Золотых песков за связь с Ховером.

От удивления я аж покачнулась; кто-то подошел ко мне, взял за руку и отвел к табурету. Присев, я спросила:

— Мой дед и Чиура?! Этого не может быть… дед любил бабушку… без памяти…

— Вот-вот, без памяти, — поддакнула «карамельная», и весело усмехнулась: — Все они такие — увидят бабу посочнее, и сразу память отшибает про жену, детей… Но здесь другой случай. Ховер с юности дружил с Инк Чи, поэтому и был вхож к нам. А сестра Инк Чи, Чиура, сохла по нему, по Ховеру-то. А что? Дед твой в молодости красавцем был золотоволосым… Ховер — камень, но с Чиурой всегда мягок был, с нежностью относился и с уважением… как к сестре. А она-то и не понимала этого, все думала, что любит он ее, как мужчина женщину. Все ждала, ждала, когда ж он, наконец, придет к ней, пустынником станет… А он не пришел. Женился, дочек настрогал… Злобной стала наша Чиура, невыносимой, ядовитой, точно скирта пустынная, изводила всех. Ни один пустынник ее, ядоплевучую, в жены брать не хотел, да она и сама никого не хотела, кроме Ховера. Годы шли. Когда Ховер овдовел, она воодушевилась, снова на него нацелилась, стала убеждать бросить ферму и стать пустынником хотя бы на закате жизни, потому что по духу он наш. Видать, отбрил он ее… Осознала наша принцесса пустынная, что всю жизнь зря прождала, что не будет счастливого воссоединения, да и заявила Инк Чи, что они с Ховером долгие годы тайно встречались да любились.

— И он поверил? — спросила я, завороженная рассказом.

— Ему тогда уже мозги отшибло от радужного яда и курева, так что еще как поверил. Позвал он, значит, Ховера, призвал к ответу — было что между вами с Чиурой? Тот ответил, что было, целовались по юности, зажимались в углах да тискались. Инк Чи этого было достаточно. Разорался про предательство, оскорбление, и велел Ховеру убираться. Предупредил еще, что если он хоть раз появится около песков, оторвет ему яйки. На сестру свою Инк Чи тоже осерчал, и выгнал. Она такого не ожидала, думала, жалеть ее будет, но нет — она сама себе навредила, да и Ховера лишила лучшего друга.

— Не понимаю. Вы все в курсе произошедшего, знаете, что Чиура наплела про связь, и что ничего серьезного между ней и дедом не было, они просто целовались, когда были юными. Так почему Инк Чи разозлился? Что криминального в далеких безобидных поцелуях?

— Нам запрещено касаться чужих мужчин, а чужакам запрещено касаться нас, — объяснила «карамельная».

— Но дед был почти своим у вас!

— Почти не считается.

— Уо-ох! — выдохнула я по-здешнему. — Книги вы читаете, кино смотрите, и, судя по разговору, адекватные современные люди. И тут на тебе: целоваться с чужаками нельзя, повышать голос в присутствии мужчин нельзя… Что за дикости?

— Традиции, деточка, — процедила «бархатная», — это тебе не дикости, а столпы нашего жизненного уклада.

— И вам нравится жить согласно замшелым традициям? Жить вне закона, в пустыне, под предводительством мужиком с оружием? Где это видано? Как можно в наше просвещенное тысячелетие ставить себя ниже мужчин?

Раздалось коллективное «уо-ох», после чего «бархатная» сказала:

— Тебе не понять, орио.

Меня аж передернуло. Уж лучше быть «деточкой»…

— Мне сказали, что дед мой что-то должен вам.