Фермер, который меня довел

— Не моя порода, — отрезает Прут Ховери.

— Ну и хорошо, — говорит папа. — Значит, хорошая девочка будет.

Дед плюет куда-то в сторону; плевок мне кажется пущенным снарядом. Я вздрагиваю, а дед ворчит:

— Имя дрянное. «Камарис», камешек… Камишек.

— Прекрасное имя, — возражает папа, подходит ко мне, и берет на руки. На руках у папы хорошо и привычно, я прячу личико где-то у него на груди. — Идем погуляем, Ками, я покажу тебе кооков. Красивые зверьки, пуши-и-истые!

— Близко не подходите, — предупреждает дед, не скрывая недовольства. — Переполошите животных. Они детей не любят.

Папа уносит меня подальше от страшного Прута Ховери, и мне уже не так страшно, и не так обидно, потому что больше всего во вселенной я люблю папу, а папа любит меня и несет показывать пушистых кооков.

— Камишек, — произносит дед, напоминая, что я для него так же ценна и любима, как камешек под ногами. — Хоть что-то в жизни ты сделала толковое. Нев — хороший парень, держись его.

Я киваю.

—…Жениться вам надо, — продолжает дед, почесывая неопрятную разросшуюся бороду.

Мне сложно поверить, что Прут Ховери был когда-то первым красавцем Хасцена — рослым, плечистым, с копной песочно-золотистых волос и карими глазами, необычными для этой местности. Для меня дед — камень, валун, что с виду, что внутренне. Но надежный валун, крепкий, который любого передавит за свою семью. Он тяжел во всех смыслах, но мы его любим. Даже я. Особенно я, в которой нет ничего каменного, ничего твердого, ничего орионского…

— Мы слишком молоды, — робко говорю я, водя пальцем по узору на стакане.

— Нечего ждать, — уверенно говорит дед. — Провозюкаешься, и бросит тебя Нев, он видный парень, умный, такой в два счета девушку найдет, а ты… ну, тебе повезло, что он на тебя клюнул.

Я перестаю водить пальцем по стакану и замираю, как всегда происходит со мной, когда кто-то меня упрекает или обижает. Деду неприятна моя робость, моя покладистость — да и вся я его раздражаю, но я все равно ему дорога и он хочет для меня лучшего.

Я поднимаю на деда глаза; они у нас одного цвета — темный мед.

Удивительно, поразительно, невообразимо, но из всех моих родных и друзей лишь дед, с которым я никогда не была близка, поддержал меня и одобрил мой выбор.

— Он настоящий мужик. Я это сразу понял. Он украдет для тебя, убьет за тебя, сам убьется, если так будет надо, чтобы тебя сберечь. С ним тебе будет безопасно и хорошо, Камишек.

— Я тоже так думаю, — говорю я, и Прут Ховери остается доволен моими словами.

— Дорогая?

— Руд? — неверяще, хрипло произнесла я.