Ферония дарует

Откуда-то из недр темных танцующих силуэтов прилетают голоса. Чужие. Злые. Он не засыпает. Почему он не засыпает? Выводит из крови наркоз, как его учили выводить яд. Додумался все-таки, хитрый крысеныш! Что будем делать? Остановим? Подадим больше наркоза? Не надо. Продолжайте как есть. Но он же в сознании. Пусть будет в сознании. Он должен понимать, что делает себе хуже. Неповиновение будет наказано. Сопротивление неприемлемо.

Они хотят напугать его болью, и это почти смешно. Боль – его последнее благо. Если он защитит себя от боли, он как будто согласится на то, что с ним происходит. Он станет соучастником. Поэтому он готов принять все, даже то, что они считают невозможным, но сберечь свою последнюю волю.

Они и правда не останавливаются. Тело в белом свете белое. Скальпель чертит линию. Кровь кажется очень темной, почти черной. Боль все-таки благо, она как будто скрепляет его, не дает раствориться в танце силуэтов. Напоминает, что все реально.

Кровь льется на пол с каким-то оглушительным грохотом. Как водопад. Пахнет химией и металлом. На полу есть большой сток. В этой комнате никогда не происходит ничего хорошего. Возле стока кровь вихрится водоворотами и исходит алой пеной. Внутри появляется чувство пустоты и потери. Дальше будет хуже, приближается момент неизбежного, и он не выдерживает…

Детский голос, незнакомый, беспомощный, кричит «Не надо!». С отчаянием, на которое не способны даже потерявшие все старцы. Никто не слушает. Все продолжается.

И вот его больше нет. Его тело – боль, она стала слишком абсолютной, уволакивающей к себе и растворяющей. Превращающей плоть в болотную воду. Но это не так уж важно. Потеря больше, чем страдание тела. Его больше нет как отдельного «я». Темнота поселилась в нем и все забрала. Он рассыпался, распался, и нет уже смысла ни в чем. Он жив, но не существует. Не-бытие, с которым невозможно справиться. Ничто. Ничтожество. То, что было создано, а потом разрушено безвозвратно.

Кажется, что так будет всегда. Среди боли и тьмы есть место лишь ожиданию смерти. А потом бездна вдруг рассекается единственной искрой света. Свет – это идея, пока еще над смыслом. Он тянется к ней, как к путеводной звезде. Он ищет ее смысл и находит.

Месть.

Вот единственное, что еще имеет значение. Собрать боль и вернуть ее создателям. Заставить их понять, что они натворили. Месть важна, она достойна того, чтобы пойти за ней – и он идет. Мести нужен исполнитель, и он собирает себя из небытия. По крошечным раздробленным осколкам, но собирает. Осколки в грязи, на них боль и кровь, однако это не так уж важно. Спустя миллиарды световых лет человек, который будет творить месть, обретает форму.

Он становится основой, на которой строится все остальное. Навыки, привычки, опыт. Умение говорить правильные слова. Улыбки и взгляды. За всем этим по-прежнему пустота, внутри которой белая звезда мести, но это мало кто поймет.

Смысл, обретенный в пустоте, удерживает его целым, оправдывает любые его действия. Он учится играть по правилам. Он владеет искусством обмана. Он кивает, когда они говорят, что эксперимент удался. Выполняет задания. Задания безумны? Не страшно. Если ему скажут выстрелить себе в голову – он сделает. И делает. Он умеет восстанавливать тончайшие, самые совершенные ткани. Боль и страдание так привычны, что ими невозможно отпугнуть. Смирение – лучшее топливо для обмана, делающее его безупречным. Он должен угодить тем, кого собирается однажды убить.

Но не слишком угодить, нет. Он обязан стать хорошим для них, но не лучшим. Показать, что цель не оправдывает средства. Гарантировать, что танец теней у белой лампы операционного стола не повторится и никто не растворится в бездне. Эксперимент все-таки признан неудачным. Очень жаль. Ищите новые пути, а этот пусть живет, что уж теперь…

Ложь не порочна. Любые действия оправданны. Все очень просто: он собирается отомстить. Жить после этого он не собирается. И даже месть не доставит ему удовольствия, это просто необходимость, придающая его существованию хоть какой-то смысл.

Он идет за своей путеводной звездой правильной дорогой, единственно возможной, полной ресурсов и выгодных условий. А потом вдруг случается неожиданное. На обочине, где-то в бездне, вспыхивает новая искра. Вторая с начала времен. Вспыхивает и гаснет до того, как он успевает узнать ее имя.

Он верит, что это случайность. Мимолетный отблеск его путеводной звезды. Но искра возвращается – та же или очень похожая на нее. И новая. И еще. Они загораются – и больше не гаснут, горят вдоль его дороги. Он может разглядеть и опознать их.

Интерес. Любопытство. Веселье. Удивление. Беспокойство за кого-то другого. Желание увидеть. Желание защитить. Желание быть рядом.