Ферзь – одинокая фигура

– Угу… – отвечает Марина, но никто из нас не двигается с места. Смотрим в потолок. В комнате темно. На потолке – отблески фонаря, что за отелем, на парковке.

Проходит время, и она спрашивает:

– А что потом?

– Из интерната сбежали двое детей… Один – Чертков. Нужно найти второго… Вероятно, он знает что-то. Может, был соучастником Черткова… Может, он и убил.

– Скажи мне… – шепчет Марина, в темноте шепот прекрасно слышен. – А зачем это делать?

– Ну, убийца Черткова… он же еще на свободе.

– И что?.. – голос Мариши становится очень мягким. – Чертков убил твоего друга, но получил свое. Мазур, Березин, Петровская и остальные из списка – они тоже получили свое. Где-то бродит последний ребенок из эксперимента – но разве он еще не получил свое?.. Разве того, что пережил в детстве, недостаточно?.. В этом деле всякий, кто был в чем-то виноват, уже наказан сполна. Зачем нам искать дальше?

– Черткова повесят на нас…

– Да ладно, – говорит она с равнодушием усталости. – Все улики – косвенные. Есть мотив – ну и что? У всех друзей и родичей Дима был мотив. Есть свидетели, но не в день убийства. Есть следы ДНК, но нельзя доказать, что они оставлены при убийстве. Оружия нет… Да, поторчим в СИЗО – это неприятно. Потом выйдем за недостаточностью улик. Разве не так?..

– Может быть… – говорю я. – Смотря, кто убийца и насколько он хотел нас подставить. Если он – пси-тэ, то мог создать свидетелей. Четверть часа суггестии – и вот, человек уже помнит, что видел нас в вечер убийства, а не днем позже…

– И что?.. – ворчит Марина. – Отобьемся. Мы же тоже не пешки…

– Ладно, – говорю, – утром подумаем.

– Угу…

– Как себя чувствуешь?

– Как взбитое яйцо.

– Хочешь, закажу еды?

– Угу… Спасибо, милый… – она лениво поворачивается набок. – Может, поможешь раздеться?..

Я смотрю на нее с укоризной.

– Ну, я так устала… нет сил подняться. Пожа-аалуйста!..

– Ладно, пойду на компромисс.

Я стаскиваю с нее сапоги. У Марины широкие ступни и пухлые икры. Никогда она не была красоткой… Но всегда была такой, что хочется потрогать или шлепнуть, или укусить.

Я сижу у ее ног. Она говорит:

– Когда все это кончится… давай не будем снова расставаться, а?

– И на что это будет похоже?.. Будешь перебирать во мне шестеренки, высматривать трещинки? Ссоримся – лупишь по болевым точкам; миримся – гладишь по контурам наслаждения? Хочешь страсти – жмешь на кнопку «включить страсть», хочешь нежности – крутишь регулятор «нежность»?..

– Ну и что?.. Я так и живу. Только без тебя, а хочу – с тобой.

– Это не по-человечески, не находишь?

– Зато мы понимаем друг друга.

– Ты меня – да. Я тебя – нет.

Она капризно надувает губы.

– Не выдумывай! Нашел непонятную – здравствуйте!

– Ты семь лет не хотела меня видеть. Решила расстаться со мной – исполнила. Я нашел тебя, когда было нужно… и вдруг ты просишься обратно. Почему? Что изменилось? Ты все еще ферзь, а я – слон, а любовь – все еще для равных.

– Поменялось, – говорит Мариша.

Тут раздается стук в дверь.

Это большой номер, просторный. Мне приходится сделать шагов шесть, чтобы добраться до двери.

– Что, чай принесли? – мурлычет Марина.

– Я, вроде, еще не заказал… – ворчу я и отпираю. Зачем, интересно? Совсем одурел от усталости?..

На пороге стоит грузный мужчина в пальто с поднятым воротом и в кепке, надвинутой на глаза. Того кусочка лица, что я вижу, все же хватает, чтобы узнать:

– Саша Мазур?..

– Я, – кивает мужчина. – У меня, начальник, еще информация появилась. Хочу досказать.

– Почему не позвонили?..

– Да лучше так, с глазу на глаз. Можно войти?

Я делаю шаг назад и успеваю подумать: откуда он знает наш адрес?.. Саша закрывает дверь и вынимает руку из кармана пальто. Ствол пистолета смотрит мне в живот, точнехонько в центр агрессии.

– Назад, в комнату, – приказывает Саша.

Я начинаю пятиться и лихорадочно вспоминаю: где дыры у этого человека, где щели в защите? И, как на зло, не помню ни одной. Утром он был пьян, это сбивало с толку. А сейчас трезв. Неприятно, кристально трезв.

– Сядь туда, на кровать.

Марина подхватывается, Саша рявкает в ее сторону:

– Назад, шлюха! Сидеть!

Ко мне:

– И ты, сука, сядь!

Для верности толкает меня стволом в грудь. Я сажусь. Страха нет, но ни одной толковой мысли – тоже. Только смятение, растерянность. Какого черта? Что за чушь?! Он не может убить нас. Тупая пешка, жирный пьянчуга! Только не он!

Я пялюсь на него и все надеюсь: сейчас увижу трещину, сейчас! Одна фраза, один посыл в болевую точку – он упадет на колени и попросит прощенья! Но я не вижу трещин психики, а вижу лишь дульный срез ствола. У пистолета нет болевых точек.

Марина, – думаю. Она уже точно знает, что делать! Смотрю искоса на нее, и она как раз открывает рот, а Саша поворачивается к ней и говорит:

– У меня к тебе послание, ферзь. Жесты отчаянья ни к чему не приводят.

Бред какой-то. Сейчас она ему задаст!.. И вдруг я холодею, глядя на ее лицо: оно будто потемнело. Мазур попал? Пешка выстрелила в ферзя – и попала?!

– От тебя никакого толку, – говорит Марине пьянчуга. – Сейчас убедишься.