Фестиваль

Бизневский одобрительно кивнул и что-то пометил у себя в блокноте.

– Так… Теперь средства массовой информации и телевидение.

С места поднялась Валерия, к которой после изгнания Гали Монастыревой перешли все руководящие полномочия в данном направлении, и четко отрапортовала:

– Все предыдущие эфиры и статьи проплачены полностью и в срок, поэтому никаких трудностей с заключением новых договоров у нас практически нет. Писаться будут все четыре дня концертов плюс торжественные открытие и закрытие фестиваля возле памятника Маяковскому.

– С мэрией вопросы улажены?

– Да, все в порядке. Они даже просили для себя с десяток мест в партере.

– Сумасшедшие. Это они от жадности. Кстати про партер. Мне Иван Петрович Самокруткин не звонил? Он обещал подогнать полностью всю труппу своего театра. Нет? Света, сейчас же свяжитесь с ним.

– Можно я доложу по рекламной продукции? – тоненьким голосочком вежливо осведомилась Наташа.

– Давай, Натуля. Что там у нас с афишами и проспектами?

– Продукция складирована у Ирины Львовны Ловнеровкой на квартире. Дело в том, Сергей Сергеевич, – она покраснела, – что у нее очень хорошие связи в Управлении культуры, которое ведает расклейкой всех подобных вещей по городу. Кстати, она просила напомнить вам о ее гонораре.

– Да пошла она! Иван Григорьевич, твоя очередь.

От присутствия Бизневского Ваня покраснел не одним слоем, как всегда, а двумя:

– Безопасность будет. Я попросил своих друзей. Сменяя друг друга за четыре дня, будут задействованы пятьдесят шесть человек с Лубянки, остальные – менты. Смету я представлю.

Флюсов удовлетворенно потер руки.

– Ну что, ребятки, вроде все на мази. Светик, никого из моего списка в приемной нет?

– Какой-то пожилой человек важного вида.

– Давай его сюда. Все свободны.

То ли от безделья, то ли действительно следуя высоким постулатам дружбы, Егор Данилович Бесхребетный явился по первому зову.

– Здорово, друже, – пробасил он, тепло обнимая своего более молодого коллегу. – Что произошло в этом мире такого, что твоя очаровательная секретарша попросила срочно меня появиться в столь достопочтимом месте, как бывший кабинет Петра Ниловича Демичева?

– Здравствуйте, Егор Данилович.

– Взяв матерого прозаика под руку, Флюсов повел его в комнату отдыха, на ходу объясняя суть вопроса.

– Водка в буфете концертного зала будет? – с хитрым крестьянским прищуром спросил Бесхребетный.

– Она будет дармовой, но лимитированной. Как бы по карточкам, как на съезде писателей.

– Не напоминай мне о ворогах, о племени этом алчном. А по поводу остального – при таких условиях я тебе гарантирую половину всего писательского состава, который еще может передвигаться самостоятельно.

– Ну, это уж вы слишком.

– Ничего не слишком. Не мне тебе рассказывать, с кем дело имеем. На девяносто восемь процентов по списочному составу все писаки – хронь.

– Ну, и замечательно. Извините, что сразу забыл – дел полно: хочу поинтересоваться, как поживает ваша очаровательная воспитанница Зинаида.

– Ты понимаешь, в характере Зинули рано сказалось ее мужское воспитание. Она всегда отвечала сама за себя, многие свойства ее натуры более характерны для какого-нибудь героического юноши, мечтающего о карьере полководца, чем для молодой девушки.

Сергей вспомнил внешний вид Зинаиды и подумал: «Ничего себе девушка!».

– У нее нет нервов – одни канаты. Она может трудиться без отдыха и перерывов на обед. Вероятно, долгие годы мытарств сказались. Знаешь, дружище, она стала пить.

– «Какие годы мытарств? – опять подумал Флюсов. – Она же живет у него уже столько лет…»

– Сколько ей пришлось, бедняжке, вытерпеть от посторонних мужчин, сколько нескромных взглядов сбросить с себя, как паутину…

– И что, сильно пьет?

Данилыч как всегда встряхнул копной седых волос и, грузно опустившись в кресло, произнес:

– Да ты понимаешь, не так чтобы сильно. Пугает другое: она стала пить без меня.

В дверь постучали, вошла Светлана:

– Пришел Лабухов с двумя людьми. Настойчиво просит принять.

– Просит – примем, – кратко отреагировал руководитель фестиваля. – Егор Данилович, вы не будете против, если мы слегка расширим наш творческий круг общения?

– Что ты, что ты, – запричитал «почвенник».

Эскорт Евгения Алексеевича Лабухова по-прежнему состоял из поэта-песенника Ондруха и писателя-юмориста Виктора Контушовкина.

– Слушай, Женя, мне передавали, что ты заходил в этом же составе, но это было довольно давно. Вы что, так и не расставались с тех пор?

– Старик, так получилось.

– И как самочувствие?

– Боевое! – рявкнул Контушовкин. – Ондруха вот женили на лабуховской сестре, совместный сценарий стряпаем.

– Женщины любят ушами, но чаще – другими местами, – тут же выдал свою любимую фразу поэт-песенник. – Петь дифирамбы женщине до свадьбы – это пошлость. А вот петь ей дифирамбы после того, как вы на ней женились или склонили к сожительству, – это уже вопрос личной безопасности. В своей деятельности я исхожу исключительно из этой житейской мудрости, хотя и был женат восемь с половиной раз.

Внезапно вошедшая секретарша доложила, что на прием рвется знаток турецкого языка – Михаил Жигульский.