Фестиваль

– Как это – для чего? А кто будет осуществлять намеченное? Я, что ли? Я бы с радостью, но я уже давно стар и болен. Условия вполне приемлемые. Пять штук долларей – гонорар, отдельной строкой – расходы на рестораны, подарки и другую ерунду, включая, кстати, – Бизневский потер между пальцами лацкан флюсовского пиджака, – покупку двух приличных костюмов. А то ходишь хрен знает в чем.

– А после того, как фотографии покажут мальчику Коле и он спросит у своего крутого папы, что это за хрен с горы трахнул его девушку Катю, что будет с исполнителем благородной акции возмездия? Его задавит автомобиль, номер которого так никто и не успеет запомнить?

– А вот этого я не знаю.

Сергей глубокомысленно достал из кармана пачку сигарет, медленно губами вытянул из нее одну и, чиркнув зажигалкой и затянувшись, выдохнул дым прямо в лицо Бизневского.

– Вот тебе мой ответ.

Для дальнейшей перепалки времени, к счастью, не осталось – державшая одной рукой телефонную трубку у уха Света второй активно сигнализировала о том, что спрашивают именно Сергея Сергеевича.

– Звонил Иван Петрович Самокруткин и просил срочно приехать к нему в театр.

– По поводу пьесы? – спросил Флюсов.

– Нет-нет, – быстро сказал главный режиссер, – нужен твой совет.

Добравшись без особых затруднений до театра «Марс и Венера», писатель раскланялся с охранником и проследовал в кабинет главного режиссера.

– Привет. Присаживайся, – обрадовался его появлению Самокруткин. – У нас тут полный цирк. Чаю хочешь?

– Пожалуй, минеральной воды, если есть.

Иван Петрович закинул ногу на ногу и предложил приятелю послушать небольшую историю, содержащую в себе элементы последних событий, происшедших в театре.

– Итак… – начал он. – Директора театра Иммануила Каца на прошлой неделе почему-то забрали на Лубянку. Поговорили там с ним по душам, причем достаточно мягко, на мой взгляд. Объяснили, что смогли. И, разумеется, отпустили на все четыре стороны. Кац приехал домой, посоветовался со своей женой-идиоткой Генриеттой и решил объявить себя в срочном порядке. Кем бы ты думал? Не поверишь… Диссидентом. До сегодняшнего дня они готовились, а сегодня собираются провести прямо здесь, в театре, пресс-конференцию для иностранных журналистов. Хочет, сука, пожаловаться, что его притесняют. С другой стороны, пока я лежал в больнице, здесь прошло профсоюзное собрание, на котором мой помощник Степанида Маромой на время моего отсутствия формально, якобы с согласия всех присутствующих, возглавила труппу. Причем надо отметить, что Степанида всегда была моим человеком. Сейчас же, когда я вернулся в театр, ей, как и чуть раньше господину Кацу, ударила моча в голову. Она теперь решила оспаривать права не у Иммануила, как раньше, а уже у меня. Вот что даже мимолетная власть с людьми делает.

– А как настроение среди артистов?

Самокруткин тяжело вздохнул и налил себе в стакан немного воды.

– Понимаешь, и тут все как бы неоднозначно. Часть труппы встала на ее сторону.

– Ведущие актеры?

– Эти все у меня. У Степаниды – одна шушера, включая статистов, осветителей, рабочих сцены.

– Что собираетесь делать, Иван Петрович?

– Для начала приглашаю тебя на пресс-конференцию величайшего диссидента всех времен и народов Иммануила Каца, которая начнется с минуты на минуту, после чего – еще одно общее собрание с привлечением чиновников из Министерства культуры во главе с заместителем министра.

– Как у вас с ним отношения?

– С этим… Нормальные.

Иммануил Кац чувствовал себя героем. С комком в горле и со слезами на глазах вот уже тридцать минут он рассказывал собравшимся о зверствах, которым сотрудники спецслужб подвергли его во время ареста.

– Они не давали мне ни есть, ни пить, ни спать.

– Простите, но с вами беседовали всего лишь около двух часов, после чего отпустили, – попытался уточнить детали вопроса корреспондент английской газеты «Санди Таймс». – О какой же еде, тем более – сне, здесь можно говорить?

Справедливый вопрос не выбил Каца из седла.

– Когда мы разговаривали, было как раз время ужина, а после него я обычно дремлю час-полтора.

Руку поднял молодой человек с диктофоном и быстро представился:

– Журнал «Пари Матч». Вопрос господину Кацу. Скажите, пожалуйста, применялись ли к вам какие-либо специальные средства?

– Во время общения мне неоднократно грозили пальцем, а однажды даже хотели постучать кулаком по столу, но потом побоялись реакции мировой общественности.

В эту секунду на сцену к столу, за которым сидел новоявленный политборец за свободу всего человечества вместе со своей женой Генриеттой, поднялись две дамы. Одна – толстая, в очках, похожая прической на деятеля средневековой инквизиции, стала методично выкрикивать одну и ту же фразу:

– Лесбиянки тоже люди!

Вторая – пожилая, с усами, просто молча стояла, глядя в зал, как бы говоря: «Сволочи вы все… Как же вы такой беспредел допустили-то?»

На какое-то время все внимание переключилось на них, но прошла минута-две, и практичные западные корреспонденты за отсутствием эволюции ситуации, ценящие свое время, вернулись к вопросам главному персонажу.