Фестиваль

– Иван Петрович, в спертом воздухе помещения вашего театра явно прослеживаются флюиды электрических разрядов. После пресс-конференции они на время отступили на улицу, где сейчас, выстраиваясь в атмосфере стройными рядами, уже начинают потихоньку пробовать на прочность стекла здания театра. Парадоксально, но я чувствую, как последние в негодовании дребезжат.

– Все верно. А с появившейся публикой эти электрические пунктирные линии опять проникнут в зал, дабы будоражить нестойкие психические основы мозга, глубоко упрятанные в деформированные черепные коробки актеров.

Сергей специально затеял эту словесную игру, дабы отвлечь Ивана Петровича от грустных размышлений, и увидев, что результат налицо, решил укрепить дальнейший обмен мнениями стихотворением собственного содержания:

Идет обострение по переходу.
Идет обострение странных идей.
И где-то порой невдомек пешеходу,
Что он обостреннее острых ногтей.

И язва его обострилась некстати,

Некстати глаза обострились и рот.
Ему б привязаться к железной кровати,
А он все идет, обостряя свой ход.

Идет пешеход, сам идет – без подсказки,

Раз есть обостренье и что-то болит.
И Кащенке строит игривые глазки,
В ответ получая дурдомов флюид…

Самокруткин добродушно рассмеялся:

– Вот именно, что «дурдомов». Актеры вообще интересный народ. Жалко, что тупой. Спросишь меня, почему. На самом деле все крайне просто. Профессия подневольная. Даже инициативные мыслящие люди со временем становятся в ней круглыми дураками. К тому же общего образования – ноль. Театральный институт дает, к сожалению, только навыки именно актерства, не более того. Можно после политехнического или гуманитарного вуза поступить в театральный, но поступить после театрального куда-либо – это исключено. К тому же есть и другая крайность. Например, когда профессия становится привычкой – это прямая дорога к краху. Артистический способ рассмотрения мира заключается в созерцании жизни со стороны. Артист ничего не производит. Мысли, которые его должны обуревать при показе какого-либо героя, подсказывает ему режиссер, действия – чаще всего его наблюдательность, другими словами, сама жизнь. Да и вообще, иногда я думаю: бедные мы люди, чем мы занимаемся? Понимаешь, я даже не могу объяснить словами, что этого не может быть.

– Чего не может быть?

– Ну, это же настоящий бред, когда один человек играет другого. По большому счету, актерской профессии не существует, она искуственно придумана.

– Вы в этом уверены?

– Я это давно понял, только виду не подаю. Посмотри, что сейчас из себя мнят артисты. В девятнадцатом веке властителями умов были писатели, а сейчас – актеры. Просто как пророки. И что самое парадоксальное – все с этим согласны. А если честно: я никогда не был фанатом этой профессии. Вот и все, извини за минутную слабость.

– Здравствуй, Иван! – Откуда-то сзади мелькнула быстрая тень, и перед беседующими выросла миниатюрная фигурка Марины Дудиной. – Я так рада! – громко вскрикнула она и упала перед своим руководителем на колени.

– Здравствуйте, Марина, – официально произнес Самокруткин и с еле уловимыми нотками неудовольствия в голосе продолжил: – Я желаю создать идеал актера-философа. Простым учением тут не возьмешь. Во время спектаклей или репетиций он должен заниматься поиском истины, а не дурацкими исследованиями роли, потому что ему так кто-то сказал или, что еще хуже, – актер уже где-то видел, что до него так делали другие.

Постепенно зал стал заполняться. Как и ожидалось, на сцене появилась Степанида Маромой в новом платье нескромного покроя.

– Ну что, будем начинать? Кворум уже вроде бы есть. Или подождем несколько минут опаздывающих? – спросила в зал Маромой и сама же быстро ответила: – Ну, давайте пару минут подождем.