Февраль: Роман-хроника в документах и монологах

Рабочий. Дерюгин, не обижайся, но не надо тебе в Совет... Там же говорить придется... У тебя вроде слова есть, только ты их расставить никак не можешь... Чего ржете? Так-то он мужик хороший, и в тюрьме сидел за политику, но в Совете потеряется...

Рабочий. Нас, стариков, конечно, можно не слушать, но Митьку из Лафетного цеха выбирать не надо, согласие не даем... Потому и не надо, что молодые за ним идут... Прошлый месяц, ну-ка вспомните, какое он безобразие устроил?.. Что вчера? Вчера — молодец... А по-твоему, значит, один день можно людей на доброе дело вести, а другой — на безобразие?.. Ты мне не грози, сопляк... Согласия не дам.

Рабочий. Метченко, тоже слезай! Несамостоятельный мужик. А вот так... Кого хошь спроси из нашего цеха. Куда все, туда и он. А в сорок лет пора и свою линию иметь. Самому думать надо.

Женщина. Пусть дядя Вася Николаев пойдет. Его тут каждый знает.

Крики: «Давай!» Пожилой рабочий поднимается на платформу.

Рабочий. Я так скажу: Василий Петров Кошкин мужик хороший. И за товарищей всегда стоит... когда трезвый... А как выпьет — совсем дурной мужик делается. Бабу свою бьет. Я его уважаю и сам пью с ним, но в выборные нам нельзя.

Председатель. Значит, остаются трое. Прошу подумать еще.

На платформе трое. Все смотрят на них, молчат. Трое, против которых ни у кого не нашлось ни одного слова против. Председатель выжидает, не торопится.

Председатель. Значит, сомнений больше нет? Тогда давайте голосовать. Кто за них, поднимите руки. Хорошо. Против? Нету. Выбрали. По партиям, значит, так получилось: непартийный — один, эсер — один, большевик — один».

Ольга Валериановна Палей, 52 года, супруга великого князя Павла Александровича Романова, дяди царя. После Октября эмигрировала во Францию, где и умерла.

КНЯГИНЯ ПАЛЕЙ. События развивались с ужасающей быстротой. 27 февраля после завтрака я пошла в маленькую, милую церковь Знаменья, чтобы помолиться и успокоиться. Полученные с утра телефоны были удручающи. В Петербурге горели здания суда, дом графа Фредерикса и полицейские участки. Везде появилось красное знамя — эта гнусная тряпка! Правительство не нашло ничего лучше, как только распустить Думу до после пасхи. Этот приказ буквально вынудили подписать бедного государя, который все еще был в ставке. Другой декрет, исходивший от революционеров, гласил: «Думе не расходиться, всем оставаться на своих местах». Родзянко, один из бунтовщиков, наиболее ответственный за несчастья России, решился наконец-то предупредить государя о серьезности положения и просил о назначении лица, которое бы пользовалось доверием народа. Дума пошла еще дальше в своей неслыханной революционной дерзости. Она сформировала какой-то временный комитет в составе Родзянко, Керенского, Шульгина, Милюкова, Чхеидзе и других зачинщиков смуты. Было от чего кружиться голове.

По дороге домой я заметила на улицах необычное волнение. Солдаты, растрепанные, в фуражках, запрокинутых на затылок, с руками в карманах, разгуливали группами и хохотали. Рабочие бродили со свирепым видом. В тревоге я поспешила вернуться домой, чтобы скорее увидеть князя.

В это время к нам приехал из Петрограда письмоводитель нашего нотариуса, очень умный и храбрый молодой человек. Он приехал, чтобы сообщить нам о важных событиях текущего момента и чтобы просить моего мужа настаивать на возможно скорейшем возвращении государя из Могилева. «Еще не все потеряно,— сказал он,— если бы государь захотел сесть у Нарвских ворот на белую лошадь и произвести торжественный въезд в город, положение было бы спасено». Мы с общего согласия решили, что государь, конечно, в курсе дела, что он знает, что ему следует предпринять, и что лучше всего предоставить ему самостоятельность в его действиях. Увы, увы, были ли мы тогда правы? Снова раздался звонок телефона. Мятежники только что взяли штурмом арсенал. В этот момент мы почувствовали, что почва действительно качается у нас под ногами.

Меня попросили к телефону. Это был посол Франции. «Я беспокоюсь о вас, милый друг,— сказал он,— у нас здесь прямо ад, всюду перестрелка! Спокойно ли у вас в Царском?» Я ответила ему, что признаки волнений уже есть.

Мой муж пришел в беспокойство. Он вызвал мотор, чтобы ехать к государыне. Я села с ним. Князь был в состоянии крайнего волнения. Ему не давала покоя полная неизвестность о судьбе государя, которого он обожал. Кроме того, ему в голову пришли кое-какие проекты, которые могли спасти положение.

Государыня приняла великого князя Павла (я осталась в машине), по своему обыкновению, в зеленой гостиной. И хотя во дворе было яркое солнце и очень тепло, здесь же все шторы были опущены. Она буквально металась по комнате и по растерянности мужа не заметила. На вопрос князя о здоровье детей, заболевших корью, государыня сказала: