Февральская сирень

— Вы знаете, что здесь самое аутентичное? — спросил Дмитрий, откровенно ею любуясь.

— Что?

— Вы. Вы как будто родились и выросли в деревне.

— Не родилась, но, пожалуй, выросла, — кивнула Лелька. — Вы знаете, это же родная деревня моей мамы. У меня дед с бабкой здесь по-прежнему живут. На другом конце, правда. С этой стороны в основном дачники обосновались, которые в конце девяностых участки выкупили и дома посносили, чтобы свои терема построить. А с другого конца деревни по-прежнему местные живут. И дядьки моего дом тоже там.

— У вас до сих пор живы бабушка с дедушкой?

— Да, а что тут странного? Мне тридцать семь. Если бы мама была жива, то ей было бы всего пятьдесят шесть. Она же меня рано родила. И умерла рано, совсем молодой, в сорок лет. У нее сердце было больное. Так что бабушке моей семьдесят восемь лет, а деду мы летом восемьдесят отметили. Он знаете какой, по субботам в бане при ста двадцати градусах парится! Если вы с ним пить сядете, так он вас запросто перепьет. Особенно если не водку, а самогон. А дядьке моему пятьдесят шесть лет. Он егерь в охотхозяйстве неподалеку. Именно он мне дом перестраивать помогал. Так что я, в полном смысле этого слова, местная. В детстве тут все каникулы проводила.

— А я почему-то думал, что у вас совсем никого нет.

— Ну, это я так выгляжу. Обособленно от всего, — немного непонятно объяснила Лелька. — Я же байстрючка, без отца росла. Меня этим все укоряли все детство. Соседи косо смотрели. Открыто, конечно, не говорили, деда боялись, он в гневе страшен был по молоду. Но за спиной шептались. Мама из-за этого сюда почти не ездила. Стеснялась. А меня отправляла. Ей без деревенского молока и овощей меня не поднять было бы.

Бабка у меня, конечно, суровая. И гордая. Так дочери ее грех до конца дней и не простила. И меня, в отличие от деда, всем сердцем не полюбила. Но все же привечала. Своя кровь. Но быть немного на отшибе я с детства привыкла.

— А вы у них бываете?

— Конечно. — Лелька, казалось, даже удивилась вопросу. — Как приезжаем, так сразу и идем. Вчера вот были. Я им лекарства привожу из города. Продукты кое-какие. И вообще, это же мои бабушка с дедушкой. Да и Максиму это важно. Он, так уж получилось, без бабушек растет, зато у него прабабушка есть. Вот завтра или послезавтра мы к ним сходим, я вас и познакомлю. Сегодня позвоним, бабуля пироги поставит. Она по пирогам удивительная мастерица, таких больше на всю деревню нет.

— С удовольствием. Я очень люблю пироги. И старых людей слушать люблю, — признался Дмитрий. — В них есть что-то настоящее, что с годами у других поколений потеряно. Люба, вы мне хотели что-то рассказать. Что вас тревожит. В связи с Максимом. Мне кажется, он уже скоро должен вернуться, и будет лучше, если вы успеете со мной поделиться, пока его нет дома.

— Разумно, — согласилась Лелька и рассказала ему все, что узнала про Гоголина, его трепетное отношение к мальчикам, усыновленного подростка, а главное — про связь с четырьмя погибшими из пяти. Он слушал ее внимательно, иногда задавая уточняющие вопросы. Лицо у него было хмурое и сосредоточенное.

— Да, меня Ванька спрашивал про это, — сказал он. — Я действительно не знал, что Минька ходит на какие-то занятия. Мы с Тамарой, это моя бывшая жена, ругались все время, а он расстраивался и все мечтал нас помирить. Вот, видимо, и решил, что если будет учиться в престижном вузе, то мы будем им гордиться. Вместе.

— Дима, я боюсь, — честно призналась Лелька. — И запретить ему ходить на эти занятия не могу, потому что вдруг я ошибаюсь и Гоголин — просто отличный педагог, который заботится о своих талантливых учениках. И сердце не на месте, когда Максим там. Вот он сегодня уехал, а я все на часы смотрю, когда вернется. Я вообще такая, заполошная мать. Мне всегда ужасы чудятся. Что мне делать, Дима?

— Пока ничего. Ждать. Вы сказали, что Максим вернется около трех. Сейчас без десяти. Ждать осталось недолго. Если волнуетесь, не отпускайте его туда одного. Но ваши подруги правы. Главное — не приближаться к пустырю. Вы не волнуйтесь, Люба. Раз Бунин в курсе, значит, он уже не собьется со следа. Вцепится зубами и не выпустит. У него такая хватка, бульдожья. Он гораздо лучший опер, чем я… был.

Хлопнула входная дверь, и в дом ворвался Максим. Дмитрий заметил, как у Лельки сразу посветлело лицо. Радостно заскакал, цокая по дереву когтями, Цезарь. Забил хвостом, задевая металлическую батарею. Схватив тапочки, в зубах принес их хозяину.

— Мам, я вернулся. Ой, Дима, ты приехал. Здорово! Привет! Мама, а давай меня покормим, а то я ужас какой голодный. Гоголь предлагал чаю с тортом, но я отказался.

— Где тебе Гоголь предлагал чаю с тортом? В школе? — удивилась Лелька. — Так правильно и сделал, что отказался. Он еще доновогодний, поди.

— Нет, мам. Мы сегодня у Гоголя дома занимались.

— Где? — В голосе Лельки послышался священный ужас. — Макс, что ты делал у него дома? Я же тебе говорила, чтобы ты ходил к нему только в школу!