Февральская сирень

— Мама, ну я уже в город приехал, когда он позвонил и сказал, что в школу сегодня прийти никак не может. У него радикулит случился, он из дома не выходит. Не обратно же мне было возвращаться. Зря я, что ли, час в автобусе трясся! Я и поехал.

— И что вы там делали?

— Ты иногда такая смешная, мама! Что мы могли делать? Биологией занимались. Что же еще? А потом я уже собирался уходить, к нему друг пришел. Ну, этот… Тоже наш преподаватель. Широков, который все Мандельштама читает по поводу и без повода. А с ним его сын. Федей зовут. Они торт и принесли, так что он свежий был. В общем, они очень уговаривали меня остаться и выпить с ними чаю, но я застеснялся и ушел. Чего мне с преподами запанибрата общаться? Они учителя, я ученик. А Федя этот мне вообще не понравился. Тощий какой-то, вертлявый, манерный. Противный, в общем.

— А сколько лет этому Феде? — спросил Дмитрий.

— Да хрен его знает. Тридцать, наверное.

— Двадцать девять, — слабым голосом уточнила Лелька, понимая, что речь, скорее всего, идет о ее брате. Том самом мальчике, которого она давным-давно видела рядом со своим отцом, когда выслеживала его у дома.

— А ты откуда знаешь? — удивился Дмитрий, внезапно переходя на «ты», но она лишь махнула рукой, потом, мол.

— А сын его дома был?

— Чей? — не понял Макс.

— Гоголина. У него мальчик должен жить дома, примерно твоего возраста.

— Не было. — Максим покачал головой. — Когда я пришел, дома был один Гоголин. Ну, а потом эти двое пришли. Павел Леонидович с Федей. И я ушел и сюда поехал.

— А где Гоголин живет? — полюбопытствовал Дмитрий. — Далеко от лицея?

— Ну да, довольно далеко. Как он каждый день на работу добирается, ума не приложу. У него ведь машины нету. А живет он в новом доме у Митинского пустыря. Помните, мы там с вами в первый раз с Цезарем занимались. Еще по тропинке шли от этого дома, а потом к нему возвращались. Помнишь, мам?

Лелька смотрела на сына расширившимися от ужаса глазами. В памяти у нее всплыл высокий дом, уютно светящийся вечерними окнами, за которыми кипела чужая жизнь. Она вспоминала, как, идя мимо, думала о том, что за люди живут в этих квартирах, чем занимаются холодным вечером, о чем думают. Оказывается, именно в этом доме живет Гоголин. И все убийства совершались в двух шагах от его квартиры, в которую приходили гости, садились пить чай с тортом, о чем-то разговаривали…

— Макс. — Голос Дмитрия был сух, суров и бесцветен, — а скажи-ка мне, милый ребенок, какой дорогой ты шел, чтобы сесть на автобус, который привез тебя сюда? — Максим непонимающе посмотрел на него.

— Так там одна дорога, Дима… — начал он и осекся. Лелька взглянула на него, на Дмитрия и прижала ладонь ко рту. Для того чтобы попасть на автовокзал и уехать в деревню, Максим мог идти только одним путем. От дома Гоголина по тропинке пересечь Митинский пустырь, добраться до Осановского парка, пройти его насквозь и оказаться ровнехонько у автовокзала. Кружной путь был гораздо длиннее и неудобнее.

— Ты шел через Митинский пустырь, да? — спросил Дмитрий. — Правду говори.

— Ну да, — тихо согласился Максим и опасливо посмотрел на мать. Он хорошо помнил, что она несколько раз настойчиво запрещала ему приближаться к этому месту. Просто, выйдя из гоголинского подъезда, он начисто про это забыл. Да даже если бы и вспомнил, вряд ли отправился бы кружным путем. Напрямки было гораздо короче.

Лелька в отчаянии закрыла лицо руками и грузно плюхнулась на краешек стула. А Дмитрий подошел к Максиму, взял его за плечи, тряхнул и, глядя ему прямо в глаза, очень медленно сказал:

— Обещай мне, парень, что больше никогда, ни под каким предлогом и ни при каких обстоятельствах ты туда не пойдешь.

— На пустырь? — уточнил Максим, понимая, что ругать, скорее всего, не будут.

— На пустырь, к Гоголину домой и вообще в тот район. Это очень серьезно, поверь мне. Поэтому обещай.

— Хорошо. — Максим переводил испуганный непонимающий взгляд с матери на кинолога. Оба казались взволнованными, но он не понимал, почему. — Я даю честное слово, что больше туда не пойду. Да что случилось-то?

— Ничего не случилось. — Лелька встала со стула, вытерла подступившие слезы и начала накрывать на стол. — К счастью, ничего. Переодевайся и мой руки. Буду вас кормить.

— Люба. — Дмитрий посмотрел на нее и начал надевать свои высокие ботинки. — Вы кормите, пожалуйста, Максима, а меня не надо. И завтрашние пироги у вашей бабушки тоже временно отменяются. Вы извините меня, Люба, но мне надо уехать.

— Вы вернетесь? — спросила она, даже не удивившись.

— Думаю, да. Пятого, как и обещал. Мы обязательно потренируем Цезаря. Но пока мне срочно нужно в город. И пожалуйста, отмените все занятия Максима до конца каникул.

— Хорошо, — прошептала она и, как зачарованная, еще долго смотрела на закрывшуюся за его спиной дверь.

Глава 13 Олимпийское спокойствие