Февральская сирень

— Митя, разве это нормально? — спросила Лелька, когда Цезарь на прогулке радостно поприветствовал какого-то молодого парня, а тот испуганно шарахнулся в сторону.

— Почему нет? — Воронов пожал плечами. — Лабрадоры — очень мирная и добродушная порода. И вообще, тебе надо, чтобы я натаскал его как сторожевого пса?

— Нет, пожалуй, — подумав, сказала Лелька. — Но мне было бы спокойнее знать, что когда он гуляет с Максимом, то в случае чего встанет на его защиту.

— Лель, тогда тебе надо завести акита-ину или алабая, — засмеялся Дмитрий. — При виде рослого парня с большой собакой и так не каждый полезет задираться. Смотри, как прохожий от нас шарахнулся. На Цезаре же не написано, что он целоваться лезет, а не сонную артерию перегрызать. Это ты знаешь, что он добрый, а остальные слегка не в курсе.

— Ой, я знаешь что вспомнила. — Лелька весело рассмеялась, блеснув ровными белыми зубами. — Мы с Максом как-то в Египте отдыхали и на морскую прогулку поехали, ну, там, подводное плаванье, то-се. И вот уже вернулись мы обратно, слезли на пристани, идем к выходу, а там большой такой плакат с красивыми фотографиями разноцветных рыбок и пояснения для начинающих дайверов.

Ну, там, морская бабочка или антенна плавает носом вниз. Баллон в минуты опасности раздувается, как шарик, людей не кусает, но ядовита. Барракуда — хищная щука. Рыба-дьявол в три раза опаснее кобры. Крылатка, или рыба-лев, охотится по ночам. Рыба-молот — это очень хищная, кровожадная акула. Мурена, или морской дракон, вырастает до трех метров, ядовита. Все это с дикими ошибками, разумеется. И вот под огромной такой фотографией рыбы-наполеона было написано: этот рыба очень добрый. Он не кусается. Мы с Максимом так хохотали, до самого отеля остановиться не могли. Так что и про Цезаря можно сказать всем, кто его боится: этот рыба очень добрый.

— Погоди. — Дмитрий вдруг придержал ее за руку и остановился сам.

— Что случилось? — Она с изумлением посмотрела на него.

— Тише. — Он передал ей поводок Цезаря и, слегка пригнувшись, начал всматриваться куда-то в глубь парка.

— Митя, ты чего? — шепотом переспросила она и тоже, напрягая зрение, посмотрела в ту же сторону, что и он. В далеких кустах шевелилось что-то большое и темное.

— Стой здесь. Вместе с добрым рыбом, — приказал Дмитрий и тихо двинулся в сторону кустов. Ничего не понимающая Лелька осталась на месте.

Короткий прыжок, звук удара, тонкий вскрик, и вот уже Дмитрий сидел верхом на каком-то поверженном человеке, заломив ему руки за спину.

— Леля, иди сюда! — крикнул он. — Я догхантера поймал! На месте преступления, так сказать.

Еще ничего не понимающая, Лелька бросилась к нему.

— Аккуратно, я же не знаю, сколько он тут отравы разбросал! — крикнул Дмитрий и аккуратно, но сильно ткнул догхантера лицом в ледяную корку на снегу.

— Больно, — заскулил тот.

— Ничего, больно — не смертельно. Пока. Так, что ты тут разбрасываешь? Ага. Сосиска. И снег красный. Ну что, сволочь, давай, жри.

— Что жрать? — дрожащим голосом спросил догхантер, поднимая красное, расцарапанное лицо. К своему полному ужасу, Лелька узнала Петю, внука старой уборщицы бабы Вали.

— Сосиску, что ж еще.

— Так она ж отравленная. — В голосе Пети послышались слезы.

— И что? Это ж ты в нее отраву положил, своими собственными руками. Жри давай, падла. Иначе я тебе шею сломаю.

— Митя! — Голос Лельки был похож на всхлип. — Митя, не надо!

— Что не надо? — Он в бешенстве повернулся к ней. — Пусть запомнит на всю жизнь, гнида, каково это, когда у тебя яд внутри. Когда тебя наизнанку выворачивает и ломает, а ты сделать ничего не можешь. Пусть на своей шкуре испытает то, что для ни в чем не повинных собак устраивал. Ты понял меня, гаденыш, или тебя ударить? Жри, скотина!

— Я съем-съем. — По лицу Пети струились слезы, и Лелька чувствовала, что тоже плачет. Февральский ветер заставлял потоки на ее лице застывать колкими ледяными дорожками. Петя судорожно засовывал в рот протянутую ему Дмитрием сосиску и дрожал крупной дрожью.

— Съел? Молодец, — похвалил его Дмитрий и рывком поставил на ноги. — А теперь, пока ты еще в относительной трезвости рассудка, скажи-ка мне, парень, что тебе сделали бедные собаки. Чем быстрее ты мне все расскажешь, тем быстрее я тебя отпущу на промывку желудка. Так что у тебя, в отличие от собак, шанс выжить очень даже неплохой. Это крысиный яд или изониазид?

— Из-з-зониазид…

— Ну, тогда шансы еще повышаются. Для людей он не смертелен. Потошнит тебя малость. Глядишь, твои гнилые кишки наизнанку вывернет. Ну, давай рассказывай, пакостник. Давно ты этим промышляешь?

— Т-три месяца. — Петины зубы выбивали дрожь. Лельке казалось, что она находится в театре абсурда, на каком-то страшном, злом спектакле, в котором главную роль почему-то играет Митя, ее Митя, всегда такой добрый, спокойный и уравновешенный. Ей хотелось убежать, закрыв глаза и уши руками. Убежать, чтобы не видеть этого кошмара. Но, не в силах пошевелиться, она стояла и смотрела на дрожащего Петю и на карающего его Дмитрия.