— Феде было лет девятнадцать. Он понимал, что трещина между мной и Павлом растет, страдал от этого, он был очень домашним ребенком. И потянулся к Гоголину, который его привечал, расспрашивал про музыкальные успехи, давал советы, дарил пластинки, редкие, дорогие, которые было трудно достать. Паша в их дружбе не видел ничего предосудительного, он же не знал про Гоголина, а я была с утра до вечера занята, и когда все поняла, было уже поздно.
— И вы не рассказали мужу?
— Нет, он бы не пережил такого удара. Для него это было бы чудовищно. А для меня Федя — мой сын, и я люблю его любым. Их роман длится уже много лет, хотя я знаю, что у Феденьки бывают и другие мужчины.
— А как к этому относится Гоголин?
— Думаю, что он про это не знает. — Она снова с силой затянулась.
— Вы так спокойно про это говорите…
— Когда я про это узнала, мне хотелось расцарапать Сашке лицо. Но Федя был уже совершеннолетний. И если его это радовало, то я бы ничего не добилась запретами, только психику бы ему искалечила. Поэтому я решила просто оставить все, как есть.
— То есть вы самоустранились?
— Считайте так. Как раз в это время в моей жизни наступил новый этап. Я стала жить так, как всегда мечтала. Я все для этого сделала сама. Мне никто не помогал. И тащить за собой в новую жизнь проблемы старой семьи мне не хотелось. В конце концов, Федя жив, здоров и счастлив. Для матери этого вполне достаточно.
— Ольга Сергеевна, а как по-вашему, Гоголин — жестокий человек?
— Сашка-то? Нет, что вы. Он, конечно, волевой, всегда добивается поставленных целей, но в душе очень мягкий и ранимый. У него это с детства. Знаете, властная бабушка, вялая тихоня-мать, которая после смерти Аделаиды Сергеевны как с цепи сорвалась, превратившись чуть ли не в нимфоманку, все это, несомненно, сказалось на его психике. У Сашки очень подвижная нервная система, он такой… легковозбудимый, да. Но не жестокий. А вы мне не скажете, что случилось?
— Нет, Ольга Сергеевна, и я очень попрошу вас отнестись к этому с пониманием и никому не рассказывать о нашем разговоре.
— Хорошо. — Она снова повела плечами. — Я бы не достигла успеха в бизнесе, если бы была треплива. Рано или поздно я ведь все равно обо всем узнаю, а любопытство мне не присуще. Тем более когда речь идет о моем бывшем муже и Гоголине.
Накинув невесомую курточку из стриженой норки, она спокойно покинула кабинет Ивана. Он зачарованно смотрел ей вслед.
— Железобетонная женщина, — пробормотал он. — Так-то речь идет о ее сыне. Но она, похоже, полностью отряхнула прах старой семьи со своих ног. Ничем ее не прошибешь.
Посидев в задумчивости совсем немного, он сделал новую запись в своем ежедневнике. Проверить алиби Ольги Широковой на даты убийств. В конце концов, у нее был весьма солидный повод на самом деле ненавидеть Гоголина так сильно, чтобы захотеть его подставить, выставив маньяком. Женщины способны на все. А уж сильные женщины — тем более.
Глава 17
Надежды маленький оркестрик
Все всегда заканчивается хорошо. Если все закончилось плохо, значит, это еще не конец.
Маленький летучий штаб, как это называла Лелька, собрался у нее на кухне, чтобы обсудить, как продвигается расследование. Максим уже отправился спать, но в любом случае он бы не стал подслушивать, о чем говорят мамины друзья за закрытой дверью кухни. Это было абсолютно исключено.
Лелька видела, что Иван Бунин напряжен. Вообще-то разглашать тайну следствия он не имел права, и если это станет известно, ему так влетит, что мама дорогая. Но Лелька отлично понимала, почему он это делает. Ради Воронова. Ради возвращения его интереса к жизни и расследованию. И ради этого Иван был готов рискнуть.
Дмитрий же действительно менялся на глазах. Даже глубокие морщины на лбу, казалось, разгладились. В еще совсем недавно пустых глазах горел неукротимый огонь. Кроме того, его огромный опыт был бесценным, и хотя сама Лелька мало в этом понимала, Иван не скрывал, что советы друга существенно помогают ему продвигаться в поисках убийцы.
Также Лелька не очень понимала, за какие такие заслуги в штаб включили ее, но глупых вопросов не задавала, чтобы Бунин и Воронов не опомнились и не перенесли свои сыщицкие встречи на какую-нибудь другую территорию. Ей было интересно и жутковато слушать их разговоры. И нравилось сидеть с ними плечом к плечу. Они оба были прекрасными образцами мужской надежности, которой так не хватало в ее одинокой, нелегкой жизни.
Сегодня на встрече присутствовала еще Инна Полянская. Лелька понимала, что, когда подруга рано или поздно узнает про их сыскную деятельность, ей самой придется отдуваться за то, что это увлекательнейшее занятие прошло мимо настырной журналистки Инессы Перцевой.
— Вань, — спросила она днем, когда они договаривались о встрече, и перешла на самый подхалимский тон, на который только была способна. — Вань, а Вань, а давай Инку тоже позовем. Ты же знаешь, что, пока ты ей не разрешишь, она ни строчки не напишет.